Крушение - [30]

Глава двадцать четвертая

Перед вечером пароход сел на мель. Снять его, несмотря на многократные попытки команды, в тот день так и не удалось.

От высокого берега, отлого спускаясь к реке, тянулась песчаная, испещренная следами водяных птиц отмель. Сюда пришли деревенские женщины набрать в последний раз до захода солнца воды. Они с любопытством поглядывали на пароход, — кто посмелее, с открытым лицом, а более робкие — из-под покрывала. Над обрывом плясала толпа деревенских ребятишек, громкими криками выражая свой восторг при виде затруднительного положения, в которое попало это дерзкое судно с высоко поднятым носом.

За пустынными песками противоположного берега зашло солнце. Ромеш, держась за поручни, долго стоял на палубе в быстро сгущающихся сумерках, глядя на западный край горизонта, где еще светлело небо. Комола, выйдя из своей отгороженной кухни, остановилась у дверей каюты.

Не зная, как привлечь к себе внимание Ромеша, она тихонько кашлянула, но он не оглянулся. Тогда девушка принялась постукивать о дверь связкой ключей. Когда, наконец, ключи загремели вовсю, Ромеш обернулся. Увидев Комолу, он подошел к ней и спросил:

— Что это у тебя за странная манера звать меня?

— А как же быть иначе?

— Для чего же, по-твоему, отец с матерью дали мне имя? Чтобы оно никогда не пригодилось? Почему бы не назвать меня Ромешем, если я тебе нужен?

— Не дело ты говоришь!..[18] Послушай, кушанье готово. Поужинай сегодня пораньше, а то ты мало ел утром.

Свежий речной воздух давно возбудил у Ромеша аппетит, но он до сих пор молчал, не желая, чтобы Комоле пришлось лишний раз волноваться из-за недостатка провизии. Теперь же неожиданное ее предложение очень его обрадовало. И радость была не только по поводу одной предстоящей трапезы. Юноше пришло вдруг на ум, что заботу о его благополучии взяла на себя сама судьба, и он не вправе не склониться перед ее волей. Тем не менее он никак не мог избавиться от мучительного сознания, что все это основано на ошибке. Ромеш тяжело вздохнул и с поникшей головой вошел в каюту.

Заметив угрюмое выражение его лица, Комола удивленно спросила:

— Кажется, тебе совсем не хочется есть? Неужели не проголодался? Я тебя не неволю.

Но Ромеш с деланой веселостью поспешил ответить:

— Что тебе меня неволить, это делает мой собственный желудок. Смотри, как бы в другой раз, когда ты вздумаешь, гремя ключами, приглашать меня к столу, не явился на твой зов сам Мадхусудон![19] Однако что-то я не вижу здесь ничего съедобного! — продолжал он, оглядываясь. — Хоть я и страшно голоден, но подобные предметы вряд ли смог бы переварить! — Ромеш указал на постель и другие находившиеся в каюте вещи. — Меня с детства приучили совсем к иной пище.

Комола разразилась звонким смехом и долго не могла успокоиться.

— Ну вот, а теперь тебе уж и не терпится! Стоял, смотрел на небо и никакого голода и жажды не чувствовал. А стоило только позвать тебя, как сразу вспомнил, что проголодался! Хорошо, хорошо. Подожди минутку, сейчас все принесу.

— Да поскорей, иначе придешь и не увидишь в комнате даже постельных принадлежностей! Прошу на меня в таком случае не обижаться.

Эта повторенная шутка снова доставила девушке большое удовольствие. В полном восторге, наполнив комнату звонкими переливами смеха, она скрылась за дверью. Напускная жизнерадостность Ромеша моментально угасла.

Комола скоро вернулась с плетеной, прикрытой листьями шалового дерева корзиной и, поставив ее на кровать, принялась вытирать пол краем сари.

— Что ты делаешь? — с беспокойствам воскликнул Ромеш.

— Да ведь я все равно сменю сейчас платье.

С этими словами Комола расстелила на полу листья шала и ловко выложила на них лучи [20] и овощи.

— Вот так чуда! Откуда ты раздобыла лучи? — удивился Ромеш.

Но девушке вовсе не хотелось, чтобы ее секрет был раскрыт так легко.

— А как ты думаешь? — с таинственным видом спросила она.

Ромеш сделал вид, будто очень затрудняется ответить.

— Несомненно взяла из запасов команды?

— Что ты! Как можно! — с возмущением воскликнула Комола.

Ромеш принялся уничтожать лучи, продолжая дразнить Комолу самыми невероятными предположениями относительно способа их получения. В конце концов он заявил, что это, наверно, владелец волшебной лампы, герой арабских сказок, Аладин прислал их из Белуджистана в подарок своей почитательнице. Этим Ромеш окончательно вывел девушку из терпения.

— Перестань! Теперь я ничего не буду тебе рассказывать! — отвернувшись, сказала она.

— Нет, нет! Признаю свое поражение! — воскликнул Ромеш. — Конечно, трудно себе представить, как можно приготовить лучи, находясь посреди реки, но на вкус они тем не менее замечательны.

И юноша с усердием начал доказывать, насколько аппетит преобладает в нем над жаждой знаний.

Как только пароход сел на мель, Комола для пополнения своей опустевшей кладовой послала Умеша в деревню. У нее еще осталось немного денег из тех, что дал Ромеш, провожая ее в школу. Их-то и потратила она на гхи[21] и муку.

— А ты чего бы хотел поесть, Умеш? — спросила Комола мальчика.

— У торговца молоком, госпожа, я видел хороший творог, а у нас есть бананы. Если еще купить на одну-две пайсы