Крушение - [25]

— Что ты о нем беспокоишься? Ему и сейчас никто не мешает отправиться в Этойю. Пойду позову Хем, времени терять нельзя.

Через несколько минут Джогендро возвратился вместе с Хемнолини. Окхой сидел в углу комнаты, скрытый книжным шкафом.

— Садись, Хем, — сказал Джогендро. — Нам нужно кое-что сообщить тебе.

Хемнолини молча опустилась в кресло. Она догадывалась, что ей предстоит перенести тяжелое испытание.

В виде предисловия Джогендро начал так:

— Не кажется ли тебе подозрительным поведение Ромеша?

Не произнося ни слова, Хемнолини отрицательно покачала головой.

— Что у него за причина, которую он не может нам сообщить?

— Разумеется, какая-то причина есть, — не поднимая глаз, ответила Хемнолини.

— Правильно, причина есть. А разве уже одно это не заставляет тебя насторожиться?

Хемнолини снова молча отрицательно покачала головой. Нет, ничего подобного она не думает.

Ее упорное желание верить Ромешу больше, чем всем своим родным, вывело, наконец, Джогендро из себя. Осторожные намеки, разговор издалека тут явно не годились. И он резко продолжал:

— Ты, конечно, помнишь, как несколько месяцев назад Ромеш вместе с отцом уезжал к себе домой? А потом мы еще долго удивлялись, что не имеем от него никаких вестей. Вряд ли забыла ты и то, что Ромеш, обыкновенно заходивший к вам по два раза на день, тот самый Ромеш, который все время занимал соседний с нами дом, возвратившись в Калькутту, совершенно перестал здесь показываться и скрылся в другом конце города. А вы, несмотря на все это, отнеслись к нему с прежней доверчивостью, даже вновь пригласили его к себе! Будь я здесь, могло ли произойти что-либо подобное?

Хемнолини продолжала хранить молчание.

— Пытались ли вы вникнуть в смысл такого поведения Ромеша? Неужели оно не вызвало у вас хоть малейших подозрений? До чего же глубоко ваше доверие к нему!

Однако Хемнолини попрежнему безмолвствовала.

— Ну хорошо! Вероятно, будучи сами честны, вы не в состоянии подозревать и других. В таком случае, ко мне-то, надеюсь, вы тоже питаете хоть какое-то доверие? Так вот: я сам, лично, отправился в школу, где и узнал, что Ромеш поместил туда свою жену Комолу, причем договорился даже не брать ее на каникулы. Однако дня три назад он неожиданно получил письмо от начальницы школы, в котором она просила его взять Комолу на праздники к себе. Сегодня начало каникул, и школьный экипаж доставил Комолу на прежнюю квартиру Ромеша в Дорджипаре. Я сам побывал на этой квартире. Когда мы пришли, Комола чистила яблоки и разрезала их на дольки, а Ромеш, сидя напротив, отправлял эти кусочки себе в рот. На мой вопрос, в чем дело, Ромеш мне ответил, что в настоящий момент рассказать ничего не может. А ведь вздумай он только упомянуть, что Комола ему не жена, и мы сразу бы поверили ему на слово, даже постарались бы как-нибудь рассеять возникшие подозрения. Но он не пожелал дать никакого определенного ответа… Ну, так как же? Вы и теперь, даже после всего услышанного, хотите ему верить?

Пристально глядя на Хемнолини, Джогендро ждал, что она скажет.

Лицо девушки побледнело. Она изо всех сил ухватилась за ручки кресла, стараясь сохранить спокойствие, но не прошло и минуты, как, склонившись вперед, девушка потеряла сознание и упала на пол.

Испуганный Оннода-бабу обеими руками прижал голову дочери к своей груди, без конца повторяя:

— Что с тобой, дорогая? Что с тобой? Не верь им, все это ложь!

Отстранив отца, Джогендро отнес сестру на диван и принялся брызгать ей в лицо водой из стоявшего рядом кувшина. Окхой усердно обмахивал ее веером.

Через несколько минут Хемнолини приоткрыла глаза, взрогнула и простонала:

— Отец, пусть Окхой-бабу немедленно уйдет отсюда!

Окхой положил веер и, выйдя из комнаты, остановился за дверью. Оннода-бабу сел рядом с Хемнолини и с тяжелым вздохом погладил ее по голове:

— Что ты, что ты, моя дорогая! Успокойся!

Вдруг слезы брызнули из глаз Хемнолини, грудь ее судорожно вздымалась от рыданий. Она склонилась к отцовским коленям, стараясь подавить взрыв нестерпимого горя.

— Успокойся, дорогая, перестань, — твердил прерывающимся от слез голосом Оннода-бабу. — Я слишком хорошо знаю Ромеша. Никогда он не поступит так бес^: честно. Джоген, конечно, ошибся.

Раздосадованный Джогендро не выдержал:

— Не обнадеживай ее напрасно, отец. Успокаивая Хем сейчас, ты готовишь ей еще большие муки в будущем. Дай ей время все обдумать.

Хемнолини выпрямилась, пристально взглянула на брата и твердо сказала:

— Все, что мне нужно, я уже обдумала. Запомни, пока я не услышу обо всем от него самого, я ни во что не поверю.

С этими словами она встала.

— Только не упади, — забеспокоился Оннода-бабу, поддерживая ее.

Опираясь на его руку, Хемнолини удалилась к себе в спальню и легла в постель.

— Оставь меня одну, папа, — попросила она, — я попробую заснуть.

— Может, прислать к тебе Хори помахать веером? — спросил Оннода-бабу.

— Нет, нет, мне ничего не нужно, папа.

Оннода-бабу вышел в соседнюю комнату. Он думал сейчас о матери Хем, умершей, когда девочка была совсем маленькой. Ему вспомнились ее самоотверженная преданность, сдержанность и постоянная жизнерадостность. Он вырастил девочку, ее дочь, и она стала живым воплощением своей матери. Сердце Онноды-бабу обливалось кровью от сознания, что Хем страдает. Сидя за стеной ее спальни, отец мысленно обращался к ней: