Крушение - [71]

Алькандр с удивлением обнаружил эту форму на открытке, которую барон де Н. отправил ему, чтобы поздравить со свадьбой: на ней была изображена маленькая флейтистка, усевшаяся у ног Венеры Людовизи[50]. Алькандр задумался, какой смысл барон хотел вложить в своё послание; он никогда не писал, был равнодушен к искусству, но ничего не делал просто так; почему он выбрал именно эту рабыню в качестве сестрички Резеды, которую в глаза не видел?

В чём суть их сходства, он неожиданно понял как-то вечером, глядя на Резеду, которая уселась в дальнем углу кровати помечтать. Счастье принадлежит рабам. Упразднённые иерархии Империи были лишь карикатурой на светлую и спокойную эру рабства, которую им взамен предлагало послание барона. Истинные вечные города строятся из покорной плоти рабов. Он закрывал глаза на нелепость облачений, гротеск истории, все фиглярские компромиссы с реальностью, свойственные монархии, потому что страстно любил именно эту глубинную связь, абсолют обладания, унаследованный Империей от славных истоков, но сохранившийся в аморфном, искажённом виде.

Наконец он может обладать Резедой безраздельно, левой рукой обнимая плечи, правой охватывая бёдра, и для неё возможны только эти объятия, и закрыты пути к бегству в небеса мечты, как и в сокровенность желания; так что в браке он ощутил то немногое, что осталось от рабского счастья.

Он начинает это любить, хотя нелегко было терпеть тело Резеды как безусловную данность, очерченную и определённую совокупностью чувственных впечатлений; он вкушает радости конечного. Отдалив её на расстояние, необходимое, чтобы она была перед ним вся целиком, он обводит взглядом покатость плеч или, пока она засыпает на боку, изящную впалую дугу между линией рёбер и выступом таза, затем скользит вдоль изгиба бедра, обозримого в укороченном ракурсе, к согнутым коленям, к расслабленным набухшим грудям, к овалу подбородка, к кукольному носу, позолоченному веснушками, к менее жёстким, чем раньше, локонам; следом по её коже скользит ладонь, проходя по замкнутому пути и возвращаясь в исходную точку в конце волнообразного глиссе, как каравелла Магеллана.

Осторожная нежность постепенно соединяет его с этой молодой женщиной в таинствах совместной жизни, не метафорически, но физически, словно её тело — часть его самого, некий орган, невидимый и забытый днём, но возрождающийся каждую ночь и воссоздающий с каждым заходом солнца пространство, необходимое для её свободы. Так он научился жить с нею, постигая изнутри её порывы, неясные печали, быстрые перемены настроения и температуры, и даже стал воспринимать вместе с ней эфемерные знаки обоняния и осязания; приспособившись к биению жизни в этой обретённой части своего существа, более восприимчивой, чем его собственное тело, он подстраивается под ритм своих лунных часов и через тело Резеды участвует в вечном обновлении космического цикла.

Ведь эти житейские мелочи — дурное настроение, пятна крови на полотенцах — учат его теперь пониманию несовершенства его мужской природы, которая прямым курсом движется к небытию, но ещё и спокойной мудрости беспрерывного обновления, неустанному притяжению подобий и несомненности существования бесконечного в конечном.

Вот так было отведено проклятие истории, и безмятежность аграрных рабовладельческих эпох перенеслась в настоящее, но познает ли Алькандр в рабстве брака спокойную радость возвращения назад и конца времён? Хотя в объятиях Резеды он чувствует, что вот-вот растворится в цикличной вечности, бдительная тревога не даёт ему забыться совсем. Внезапный прилив душераздирающего страха заставляет его содрогнуться на пороге этого слепого рая, как бывает иногда в предчувствии новых зияний. Ночи коротки. Осознание себя — кислота, разъедающая цельную материю счастья.

23

Алькандр поднимается открыть ставни, за которыми горизонт долины, прикуривает сигарету, глядя на свернувшуюся в калачик под смятым одеялом Резеду, и его снова переносит в необратимость. Под моросящим дождём блестят черепица домов и листва фруктовых деревьев. Заводской дым витыми колоннами тянется вверх поддержать низкое небо. Дневное убожество развеивает ночную явь. Сколько нужно сил, чтобы нарушить кажущуюся цельность этого мрачного пейзажа и из разрозненных осколков воссоздать Трапезунд! Как в этой женщине со спутанными волосами, которая натягивает на лицо простыни, узнать маленькую флейтистку? Резеда чужая, отдалившаяся, закрывшаяся в себе так же, как она прячется в руинах своего сна, сейчас начинает жить сама, обдумывать собственные скрытые мыслишки. Алькандр вдруг понимает, что остался без собранных в ночи сокровищ: всё, что есть — беспредметный блеск, да и тот рассеивается в свете зари; он отворачивается от уснувшей женщины, чувствуя усталость и лёгкое отвращение, как после случайного свидания. И начинаются злосчастья с Резедой — разобщение, равноправие и конфликт. Маленькая рабыня, ночная флейтистка в пробуждающем свете перевоплощается в домохозяйку, которой вечно что-нибудь втемяшится в голову. «Есть у меня мыслишка», — говорит Резеда, и как бы легко она ни была осуществима, Алькандр нетерпеливо напрягается, как монарх, благодетель народа, получив петицию, опередившую его собственные планы. Мыслишка Резеды, которую она защищает с неустанной кротостью и исподтишка, доказательство её инакости, независимой от витиеватых законов сна и непокорного существования, начинает жить в Алькандре какой-то болезненной точкой, маленькой опухолью, о которой стараешься не думать, но она проявляется снова, настойчиво, угрожающе напоминает о себе, разрушая мгновения счастья.