Утренний туман лежал над морем серебристым тяжелым занавесом. На молу, спустив ноги, сидел старый оборванец и снастил крючки удочки жирными червями.
Сзади застучали по известняковым плитам крепкие шаги. Кто-то шел, напевая веселую песенку.
Рыбак повернул голову и увидел подходящего.
– А, Коста! Здравствуй! Я знал, что ты вернешься ко мне. Политика скучная вещь, а главное – непонятная. Ну, что же, садись. У меня как раз есть для тебя лишний перемет.
Но подошедший улыбнулся уголком рта.
– Нет, старый водяной, – сказал он, – на этот раз ты промахнулся. Я пришел, чтобы окончательно проститься. Ты был добрым другом, и я хочу пожать тебе руку.
Рыбак вытаращил глаза.
– Ты, значит, хочешь продолжать эту высокую канитель? Ты хочешь опять быть придворным какаду? Ты рехнулся.
Коста подтолкнул ногой коробку с червями.
– Старый упрямец! Больше придворных не будет. И королей не будет. Пришли настоящие ребята. Они приняли меня к себе и обещали забыть прошлое. Я пойду с ними. За ними будущее.
Атанас хмыкнул.
– И это все?
Коста замялся.
– Нет. Есть еще одно… Но ты не смейся… Видишь ли, – там эта барышня… Гемма, бывшая королева… Она бой-баба. Таких мало на свете, и, если она дается в руки, – нужно брать. И если бы там не было ничего, кроме нее, я все равно пошел бы, лишь бы она еще раз поцеловала меня, как в день, когда я увез из города ее и дохлого короля.
Атанас злорадно хихикнул.
– Иди! – сказал он. – Ты мне не нужен. Море не любит бабников и дураков.
– Прощай, Атанас, – ответил Коста.
Твердые шаги, удаляясь, смолкли.
Атанас покачал головой и вынул из коробки нового червя.
– Тьфу, – плюнул он на него, насаживая на крючок, – пропал человек. Он размахнулся и, бросая удочку в воду, лукаво прищурился и прошептал: – А впрочем… будь мне на два десятка меньше… я тоже сделал бы так. Даже наверняка. Она – славная женщина.
Туман поднялся. Жизнерадостное солнце выплыло из глубин над молом, над Итлем, над миром.
1925
