Крушение мировой революции. Брестский мир - [162]
«Необходимо принять предупредительные меры в отношении дурацкого немецкого требования удовлетворения за графа Мирбаха. Если это требование будет официально выдвинуто и нам придется войти в объяснения, то всплывут довольно неприятные воспоминания (Александровича, Спиридоновой и проч.). Я думаю, что, поскольку вопрос уже всплыл в печати, необходимо, чтобы откликнулась наша печать и чтобы тов. Чичерин в интервью или другим порядком дал понять немецкому правительству [...] что, выдвинув это требование, они впадают в самое дурацкое положение. Газеты могли бы высмеять это требование в прозе и в стихах, а по радио отзвуки дошли бы до Берлина. Это гораздо выгоднее, чем официально объясняться на переговорах по существу вопроса»[5].
И немцы, не желавшие идти на ухудшение советско-германских отношений, отступили[6]. Блюмкин так и остался жить в Москве, уже на следующий год формально вступил в партию большевиков и время от времени представлялся еще не знавшим его германским дипломатам не иначе, как убийца Мирбаха?. Позже, после окончания военной академии, Блюмкин «прославился участием в жестоком подавлении грузинского восстания»,[7] затем работал в Монголии, где «во главе ЧК он так злоупотреблял расстрелами, что даже ГПУ нашло нужным его отозвать».[8] В 20-е годы Блюмкин служил в военном секретариате Троцкого, организовал несколько провокаций[9]. Однако круг интересов Блюмкина к тому времени «расширился». В 1923 г. началось издание трехтомного труда Троцкого «Как вооружалась революция». Могло ли быть большей иронией то обстоятельство, что «подбор, критическая проверка, группировка и правка материала» первого тома этого издания производились Блюмкиным[10]. Как писал Троцкий, «судьбе было угодно, чтобы тов. Блюмкин, бывший левый эсер, ставивший в июле 1918 г. свою жизнь на карту в бою против нас, а ныне член нашей партии, оказался моим сотрудником по составлению этого тома, отражающего в одной своей части нашу смертельную схватку с партией левых эсеров»[11].
Во второй половине 20-х годов Блюмкин работал резидентом ГПУ в странах Ближнего Востока, вербовал агентов в Сирии, Палестине, Геджасе и Египте. Как агент с особой миссией он обладал неограниченной властью в Константинополе. Он въехал в Палестину с паспортом на имя Султан-Заде и странствовал по Востоку до июня 1929 г. Его шефы, В. Р. Менжинский и М. А. Трилиссер, считали его незаменимым работником. Но так было лишь до тех пор, пока он не попал в опалу...
Сведения о последних месяцах жизни Блюмкина весьма противоречивы. Вероятно, перед своей последней поездкой в Турцию Блюмкин связался с только что вернувшимся из сибирской ссылки Радеком и сообщил ему о своем намерении посетить высланного в январе 1929 года в Турцию Троцкого, жившего на Принцевых островах. Александр Орлов, один из руководителей советской контрразведки, сбежавший на Запад, пишет, что Радек тут же донес Сталину о беседе с Блюмкиным. И Сталин поручил Ягоде выяснить, с кем будет встречаться в Турции Блюмкин. С этой целью к Блюмкину, не отличавшемуся особым аскетизмом, прикомандировали секретаршей сотрудницу ОГПУ Лизу Горскую. Но, оказавшись нестойким мужчиной, Блюмкин остался истинным чекистом и ничего Горской не рассказал. Тогда Сталин решил прекратить игру. Блюмкина вызвали в Москву для доклада и арестовали по дороге в столицу[12].
Троцкий считал, что Блюмкина выдал Радек, который знал о состоявшейся летом 1929 года в Константинополе встрече между Троцким и Блюмкиным[13]. Дело Блюмкина передали в Коллегию ОГПУ. В Коллегии мнения разделились. Ягода настаивал на смертной казни. Трилиссер был против. Менжинский — воздержался от ответа. Дело передали в Политбюро, и Сталин утвердил смертный приговор[14]. По постановлению Коллегии ОГПУ от 3 ноября 1929 г. Блюмкин был расстрелян[15]. Рассказывают, что перед смертью он крикнул: «Да здравствует Троцкий!»[16].
6. Письмо левой эсерки Анны Соколовой из тюрьмы, 13 декабря 1922 г.*
(*) МИСИ, кол. Флешина, п. 16. О репрессиях против левых эсеров см. также МИСИ, кол. Еленского, п. «Письма из русских политических тюрем». Бюллетень Объединенного комитета защиты заключенных в России революционеров, № 7. Июль 1924 года. Берлин, с. 2, где сообщается об аресте в Москве 18 левых эсеров. Бюллетень издавался от имени Заграничной делегации ПЛРС и Союза эсеров-максималистов И. Штейнберга и представителя Московского общества помощи анархистам Александра Беркмана.
Моим друзьям
Дорогие мои!
Самое ужасное кончилось. Кончилось выливание грязи на партию, кончился наш суд. Завтра выносится приговор. Каков он — ясно. Пользуясь случаем, хочется написать вам несколько слов, хочется побыть с вами. Большего испытания, чем этот случай, нельзя представить. Большевики сделали все, чтобы сделать пытку невыносимой, и обвинитель свою речь выполнил блестяще. Лгать не привыкать стать. Я даже не знаю, в чем больший ужас, в том, что на нашу партию вылито такое количество незаслуженных обвинений, оскорблений, столько мерзости или в том, что человек, личность человеческая может опуститься до такой низости, как сознательная подлость. А большевики точно горды подобными качествами. И, быть может, мы сделали неправильно, не пойдя на суд и этим не дав себе возможности раскрыть карты большевиков. Но, дорогие мои, не могу я представить на одной скамье подсудимых с уголовниками и членов партии левых с.-р. социалистов. Это выше моих сил, и поэтому я отвоевала «нехождение», — моральное во мне победило политическое. Победила этика, не судите меня за это, не называйте слабостью. Кошмаром была эта неделя [...] Зачем люди живут один только раз, почему не могу я снова отдать свою жизнь этой борьбе за нашу 3-ю революцию? Вот что тяжело и стыдно, что так ничтожно мало я дала ей. Ну, прощайте, родные, и верю в успех нашего дела, верю, что час не далек.
