Крушение империи - [352]

Он ходил по коридору — от своего, крайнего купе до середины вагона, сильно пошатывавшегося на частых изгибах пути, потирал руки и смотрел на товарищей со своей молчаливой, хитровато-доброй усмешкой. Занятый своими мыслями, он даже не заметил, как жена Селедовского, Магда, неплохая художница, бегло зарисовала его лицо.

Надо было запечатлеть этот замечательный контур куполообразного ленинского лба, запечатлеть, — стремилась Магда, — какое-то особенное, почти физическое излучение света мысли от его поверхности.

Широкая растрепанная бровь, пронизывающий блеск золотистых умных глаз… Они так выразительны, так одухотворены сейчас, что невольно любуешься их непреднамеренной игрой.

Не один человек в Швейцарии говорил Магде, что вождь русских революционеров имеет значительное сходство с Сократом.

«Да, да… с Сократом, — соглашается она сейчас, «передавая» это наблюдение своей «ловящей» образ Ленина руке, вооруженной карандашом. — Да… Вот, поймать бы как следует эту самую замечательную выпуклость лба… Борода у него растет несколько запущенно… — продолжала она наблюдать Ленина… — А сила какая в лице!»

Магда показала набросок мужу, ему рисунок очень понравился.

— Храни, — сказал Савелий. — Приедем в Смирихинск — покажешь моим родным. Документ — исторический.

Всю дорогу тихонько, вполголоса, чтобы не мешать Ильичу, пели песни, вспоминали швейцарское житье, гадали о том, как встретят в России. Кто-то передавал слова, услышанные от Ленина: «Все может быть: господа Милюковы и Керенские не постесняются и в тюрьму посадить. Ну, а меньшевики… эти повсюду смердящий труп!»

И когда в Берлине прибыла на вокзал целая делегация ЦК германских эсдеков, пожелавшая встретиться с Лениным, он резко замотал головой и отказался вступить с ними в какие бы то ни было разговоры.

— Нет, — сказал он швейцарцу. — Отвечайте им одним только словом: нет!

Швейцарец выполнил поручение, но возвратился несколько смущенный: делегация… гм, гм… не понимает, в чем дело, и очень настаивает, чтобы ее допустили в вагон. Подумать только, когда еще представится такой случай: дружески потолковать на самые важные темы войны и рабочего движения?

— Скажите им, — сжав кулаки, ответил Ленин, и на широких висках его вздулись вены, — …скажите им, что, если они здесь появятся, мы их выбросим вон!

Неизвестно, что именно передал швейцарец шейдемановским лазутчикам-послам, но возвратился он без них.

Когда тот же швейцарец, подстрекаемый любопытством, глубже обычного высунул голову в открытое окно, стараясь разглядеть лица ретировавшихся немецких социал-шовинистов, он вдруг почувствовал, как чья-то крепкая рука легла ему на плечо и оттянула вниз. Он обернулся: насупив брови, молчаливо Владимир Ильич приказывал ему не высовываться в окно.

Наконец, доехали до Сосниц. Здесь пересели на пароход, отправлявшийся в шведский порт Троллеборг.

На пароходе потребовали выполнения обычных, формальностей: заполнить «анкеты пассажиров». Осторожный и недоверчивый в пути — Ленин заподозрил было в этом требовании политическое коварство иностранной (предполагалось — английской или американской) разведки, орудовавшей, как и немцы, по всей Скандинавии, и потому предложил всем своим спутникам подписываться различными псевдонимами.

А в Троллеборге, оказывается, уже ждали свои: товарищи, единомышленники. Они запрашивали «радиотелеграммами каждый пароход, державший курс в этот порт, не находится ли на нем «господин Ульянов», и капитан, выбывший несколько часов назад из Сосниц, ответил, проверив анкеты своих пассажиров, что Ульянов на его судне не значится.

Однако во время обеда капитан появился в салоне и на всякий случай снова спросил, нет ли все-таки среди русских господина по фамилии Ульянов, о котором настойчиво запрашивают с берега.

— Кто именно запрашивает? — задал вопрос Селедовский с молчаливого одобрения всех остальных товарищей и Ленина.

— Представитель шведского Красного Креста, — монотонно и бесстрастно ответил густобровый белокурый капитан.

Ленин, посоветовавшись с товарищами, признался, что он и есть Ульянов. И через несколько минут радиотелеграф передал краткую депешу в порт:

Сегодня 6 часов Троллеборг

Ульянов.

В шесть часов пароход прибыл в Швецию, и руки встречавших друзей приняли в свои объятия Владимира Ильича и его спутников. А утром следующего дня их встречал Стокгольм: партийный соратник — образцово-предупредительный, скромно улыбающийся, с шелковистой бородой Боровский и другие русские эмигранты-большевики, шведские «циммервальдцы», журналисты, фотографы, а некоторых — и случайно оказавшиеся здесь родственники.

Ленин настойчиво расспрашивал о событиях в России. Ему наперебой отвечали.

Все тот же пожизненный мэр города, социалист Линдгаген, — седой, голубоглазый, с вечным румянцем на щеках, чествовавший в прошлом году депутатов Государственной думы во главе с бесславным Протопоповым и Милюковым, — председательствовал теперь на завтраке в честь возвращающихся на родину русских революционеров. Он умиленно жал каждому из них руку, желал каждому личного счастья, а доктор Карлсон (верзила в цилиндре) произносил приветственную речь в «интернациональном духе».