Круиз "Розовая мечта" - [34]

Мы зачастили в кинотеатр повторного фильма, откуда потом проходили бульварами то до Кропоткинской, то от серегиного двора, не уставая «отмечаться» с воровскими, сладкими поцелуями в каждой подворотне. Александру Матвеевну положили в больницу с приступом почечных колик. На третий день сыну сообщили, что мать спасти не удасться — опухолью поражен весь кишечник и даже тазобедренные кости.

— Не может быть, она же такая полная… И никогда не жаловалась… Пробовал опротестовать приговор Сергей. Да, она действительно никогда не жаловалась…

Мы пришли в больницу с кучей еды, заботливо настряпанной шурочкиными подругами-поварихами. Она радостно, как ребенок из подарочной коробки, извлекала пакеты и судочки.

— Это Маришкины «журавлики», с изюмом. Она их только по праздникам выпекала — так мы всю смену слюнки глотали… А Валька харчо сделала и котлеты киевские — это только для свадьбы годится… — Шурочка бережно завернула принесенные нами продукты и сложила обратно в сумку. — Возьмите с собой, детки. У меня от этих лекарств комок в горле, ничего не лезет. Вот выйду отсюда, настряпаю вам королевский пир… Она робко взглянула на сына. — Определились бы вы, что так по дворам мотаться. Я вам комнату отдам, а сама в интернат переберусь, там одна подсобка пустует. Заодно и ночным вахтером подработаю. Деньги-то в семье нужны.

Мы согласно кивали, радуясь тому, что Шурочка размышляет о будущем.

За две недели она похудела вдвое, обвисшая кожа превратила её в старуху. Нянечки так и называли её «бабуля». Сорок пять, конечно, возраст, но чтобы прощаться с жизнью… Это уж слишком.

Я знала, что со дня на день начнется самое страшное — мучительная агония, уколы обезболивающих наркотиков, постоянное полузабытье. Поэтому и предложила:

— Сережа, прихвати паспорт, завтра пойдем заявление в ЗАГС подавать. Может, ещё успеем.

Он посмотрел на меня как-то ошалело и сжал руку:

— Спасибо, Бубка. Ты настоящий друг.

Я думаю, он боялся расплакаться, потому и зашагал от меня прочь — руки в брюки, голова втянута в плечи — самая что ни на есть хулиганская походочка. Да ещё саданул ногой детский мяч, выкатившийся на бульварную дорожку. А вслед понеслось — «Шпана чертова! Сажать всех надо…»

На следующий день мы явились к Шурочке с цветами и рассказом о поданном заявлении. Она опустила бледные, отекшие веки и долго молчала, не двигаясь, и не смахивая слезинок, побежавших к вискам. А потом улыбнулась сквозь всхлипы:

— Извините, дорогие. Давно не плакала.

И ещё лишь раз нам удалось увидеть её улыбку.

— Ой, всегда издалека слышу, как наш бубенчик разливается! — Шурочка сидела, облокотясь на подушки, — причесанная, в новом, недавно купленном для неё халате. — Садитесь, детки. Я для свадьбы меню составила. Передайте Марине, она все как надо организует. Скажет, что покупать, и девчонок проинструктирует… Я ведь пока у плиты долго не продержусь…

Мы чересчур бойко и горячо обсуждали составленное меню, гадали, где и что достать, замечая, как постепенно гаснет и вроде как-то отступает в тень Шурочка. Веселая медсестра быстро сделала обезболивающий укол и кивнула мне.

— Ну, теперь баиньки. А вам, молодежь, погулять пора. На воздух, ступайте на воздух — там дождичек грибной — ну, просто загляденье!

— Сережа, ты уж не забудь Надьке напомнить, чтобы она о Женечке не забыла. Оголодает ведь без меня пацан. Жалко.

Это была наша последняя встреча и последняя воля Шурочки. Очень она переживала за своих интернатских ребят, которых втихаря подкармливала. Знала, что не каждый за себя постоять может, не всякий, вроде Сережки, кулаком за правду махать будет.

Запомнил материнскую просьбу Сергей. Через два года стал тот интернат подшефным объектом, и не у какого-нибудь завода, а у отдела МВД по делам несовершеннолетних правонарушителей. А ещё — так и осталось за мной шурочкино прозвище — бубенчик. Это ей, тихонькой, смирной, мой голос очень звонким казался.

— Да я ж никогда громко не кричу, Александра Матвеевна! — Удивлялась я.

— Не в громкости дело. В звонкости. Вон послушай, как соловей поет. Ворона-то громче каркает, да так вороной и останется. Среди людей точно так же… Сынок ещё и не знает, каково с бубенчиком звонким по жизни катить…

Свадьба состоялась сразу после похорон. И с банкетом мы, естественно, решили подождать до серебряного юбилея. На поминках Шурочки были и Маришины «журавлики» и киевские котлеты.

Отметив сорок дней, мы уехали с Сергеем в турлагерь под Феодосией, больше похожий по уровню комфорта и кухней на исправительно-трудовую колонию. Но за окном нашей дощатой избушки моросил дождь, ветер трепал акации. Мы были совсем одни, и казалось, что это самое лучшее, о чем могут мечтать двое. Уже вернувшись в Москву, я поняла две важные вещи во-первых, я залетела, а, во-вторых, я влюбилась в своего мужа, с которым хотела прожить долгую-долгую и необыкновенно счастливую жизнь.

Мы действительно стали счастливой парой. Только об Аркадии не вспоминали — как сговорились. Он находился уже где-то в другом измерении, то ли в Нью-Йорке, то ли в Вашингтоне. А потом и вовсе исчез из поля зрения, пока на горизонте нашего нового демократического общества не засияла яркой звездой личность выдающегося предпринимателя, бизнесмена, героя экономических баталий — Аркадия Родионовича Тайцева.