Круговорот - [80]

— У нас экстренная ситуация! Здесь пожар! Пожар! Вы понимаете? Пожар! Пожар! — и он швырнул трубку.

Было ясно, что я еще долго не смогу попасть в комнату. Молодая женщина выглядела очень мило, но ее мысли были заняты более важными делами.

— Вам не кажется, что мы тут в огненной ловушке? — спросила она.

— Да. А у вас не найдется пары брюк?

— Нет. Так нам надо выбираться отсюда.

— Да, но мне надо сперва что-нибудь надеть.

— У меня есть только юбка, но…

— Давайте юбку.

Юбка была на резинке, так что оказалась мне в самый раз. Как только я прикрыл задницу, я снова вспомнил о смерти на цементном тротуаре. Мы открыли дверь номера. До нашего этажа уже дошел запах дыма; и мы слышали, как кричали люди и как лилась вода несколькими этажами ниже. Мы помчались к лестнице.

Лестница в «Челси» тянулась с первого этажа до крыши, ее пролеты зигзагами пронизывали боковые галереи. На нашем этаже возле перил столпилась небольшая группа людей, и все они смотрели на пожарников, орудовавших на пятом этаже. Их черные резиновые робы были едва видны сквозь клубы белого дыма, вырывавшиеся из комнаты справа от лестницы, когда туда направляли струи воды из брандспойтов.

Группки зевак толпились на всех галереях выше горящего этажа, а люди с нижних этажей торопились подняться, чтобы лучше видеть происходящее. Все были одеты в дикие сочетания ночных и уличных одежд, так что я не был исключением. Рядом со мной стоял высокий мужчина, босиком и в норковой шубе. Это был Клиффорд Ирвинг, человек, написавший поддельную автобиографию Говарда Хьюза. Еще до того как удалось справиться с огнем, по рукам пошли бутылки и сигареты с марихуаной. В «Челси» даже бушующий пожар воспринимался как захватывающее дух театральное представление.

Вдруг все прекратилось. На лестнице воцарилась тишина. Можно было услышать только журчанье воды, звук капель, падавших на пол. Двое пожарных вынесли на носилках безжизненное тело.

— Она умерла, — сказал один из них нам, зевакам.

«Она» была пожилой дамой, и у нее в номере была плита. В тот вечер она поставила жарить ростбиф и заснула. Мясо сгорело. Какой-то прохожий заметил с улицы дымок из окна. Огонь не вышел за пределы сковороды, но когда пожарные ворвались в задымленное помещение, они ничего не смогли увидеть и дали волю своим брандспойтам. Они вылили в маленькую комнату галлоны воды. Пожилая дама умерла от удушья; что было его причиной — дым или водяные пары, — так никто и не узнал.

Носилки в молчании пронесли по коридору. Как только лифт с лязганьем начал опускаться, все опять оживились. Снова по рукам пошли бутылки, пожарные стали собирать свой инвентарь, шоу продолжалось. Спустя час мне удалось получить запасной ключ и вернуть юбку владелице, но вечеринка тянулась до рассвета.

У меня было еще много памятных вечеров в «Челси». Один из них пришелся на Рождество 1971 года.

В этот день я всегда становлюсь очень сентиментальным, а у меня было целых три доллара, так что я купил баночку искусственной икры и маленькую бутылку приторного шампанского, не имевшего ничего общего с виноградом, забрался со всем этим в постель и включил телевизор. Я переключал каналы до тех пор, пока не наткнулся на стоп-кадр, изображавший камин с пылающим огнем. Я вытянулся во весь рост, съел три ложки фальшивой икры, выпил стакан фальшивого шампанского, я смотрел на фальшивые языки пламени психоделических оранжевых и коричневых тонов и слушал рождественские гимны в исполнении синтезатора. Я так жалел самого себя, что был счастлив.

Это ощущение жалости к самому себе было роскошным. Я снова любил себя. Я был в Америке, и мне предстояло снять великие фильмы.

Робби

Когда я впервые был в Америке в шестидесятых годах, как-то вечером я нашел у себя в номере записку с просьбой позвонить Роберту Ланцу. Я позвонил и узнал, что это агент. Он слышал обо мне от Руды Дофин, жены одного из его клиентов, актера Ктода Дофина.

Мы с Ланцем встретились в Дубовом зале отеля «Плаза» за ленчем, и я тут же почувствовал к нему огромную симпатию. Это был невысокий, безупречно одетый джентльмен с легким немецким акцентом, который просил называть его Робби. Он был любезен и остроумен и сразу же расположил меня к себе. Его отец был удачливым сценаристом и продюсером в Берлине, где Робби начинал как драматург, но теперь он посвящал себя деловой стороне искусства.

— Если вам что-нибудь понадобится, звоните, — сказал он мне на прощание.

Мне ничего не было нужно, но Робби произвел на меня неизгладимое впечатление. Я стал спрашивать людей на фестивале, слышали ли они о нем. Они решили, что я шучу. Робби представлял интересы Теннесси Уильямса, Элизабет Тейлор, Ричарда Бартона, Майка Николса и Леонарда Бернстайна, не говоря о многих других, и я пообещал позвонить ему, как только снова буду в Нью-Йорке.

С тех пор мы с Робби несколько раз встречались за ленчем в Нью-Йорке. Когда я переехал в Америку, я завязал с ним профессиональные отношения.

Признаюсь, что первое время я был с ним осторожен. Он представлял людей, которых в Америке все знали по именам — Лиз, Ричард, Ленни, — и при этом вел себя со мной так, как будто это я был самым важным человеком на свете. У меня возникали подозрения; он был так добр и любезен, что это просто в голове не укладывалось. Прошло какое-то время, прежде чем я понял: во всем этом не было никакой ловушки, именно так Робби вел себя с людьми. Например, он ни разу не попросил меня подписать с ним какой-то документ. После всех этих лет и фильмов мы до сих пор заключаем контракт пожатием руки.