Круговорот - [36]

Я проверил, насколько члены группы справлялись с «новоизобретенной» машиной, и обнаружил, что они могли управлять ею даже с некоторой элегантностью. Тогда я придумал, по какому пути следует везти камеру, распределил по местам массовку, изображавшую воскресную толпу в парке, внимательно осмотрел объект через окуляры камеры, отошел назад и скомандовал: «Мотор!» Шесть велосипедистов нажали на педали, и господа в цилиндрах, дамы с кружевными зонтиками и зеваки-оборванцы с восторгом устремились к ним. Я наблюдал за происходившим, все делали то, что я им приказывал, но в то же время что-то мне не нравилось.

Я не очень понимал, в чем была загвоздка, но на всякий случай велел сделать дубль. Потребовалось какое-то время, чтобы расставить всех на прежние места. Потом я долго пытался представить себе, как будет выглядеть вся эта сцена, если ускорить движение наподобие скачущих кадров старой хроники, но и это не принесло мне облегчения.

Я внимательно наблюдал за вторым дублем, и снова у меня возникло чувство какой-то неудовлетворенности, и я велел снять еще один дубль.

— По-моему, все в порядке, — проворчал старый оператор.

— Да уж точно, в порядке, — нестройным хором подтвердили столпившиеся вокруг него ветераны.

Организация съемки отнимала массу сил, и они боялись, что режиссер-новичок будет выжимать из них все соки в погоне за недостижимым совершенством. К тому же они чувствовали, что я не очень понимаю, чего хочу добиться.

— Пожалуйста, я прошу повторить еще раз, — настаивал я.

Они нехотя повиновались, но всласть потянули время, расставляя по местам всю массовку. Наконец все было готово для съемки нового дубля, я быстро скомандовал начинать, но когда статисты устремились к чудо-машине, какому-то типу внезапно надоела вся эта бессмысленная съемочная канитель. Он повернулся и пошел прочь от велосипедистов, наверное, в поисках кружки пива, причем шел он прямо на камеру.

— Стоп! — заорал я. Теперь я точно понял, чего мне хотелось. Поставленная мною сцена была слишком совершенной, слишком придуманной, слишком теоретической; во всех киножурналах, которые мне приходилось видеть, всегда мелькали люди, которым было наплевать на происходящие события, какими бы сногсшибательными они ни были.

Я приказал снять еще один дубль, но теперь я расставил в парке нескольких «случайных» прохожих и велел им уходить прочь от места всеобщего ажиотажа. Они так и сделали, и именно это внесло в мой безукоризненно отточенный эпизод тот сумбур настоящей жизни, которого ему недоставало.

В этот краткий момент хватило незначительного толчка, чтобы я буквально прозрел. Я понял, что правду жизни на экране придают те, кто отрицает ее логику.

Так ужасно молоды

Режиссеру во время съемок приходится держать в голове весь фильм, чтобы в конце концов сотни крохотных эпизодиков соединились в одно целое. Можно сравнить эту работу с попыткой удержать карточный домик на ладони в течение трех месяцев, и она требует огромной сосредоточенности. Сейчас, когда я снимаю картину, моя жизнь останавливается. Мне никогда не удавалось одновременно снимать фильмы и крутить романы.

Но «Дедушка-автомобиль» был карточным домиком Радока, а я был всего лишь его скромным помощником. Выпадали тяжелые дни, когда приходилось работать по четырнадцать или шестнадцать часов, но мне не нужно было работать дома по вечерам, и я был полным сил здоровым двадцатитрехлетним парнем, так что я позволил самой настоящей, из плоти и крови, немыслимо чистой француженке разбить мне сердце.

В наши дни трудно представить себе, какой была отрезанная от мира Чехословакия в пятидесятых годах. Только немногие звезды спорта и политики могли ездить на Запад, и редкие иностранцы заезжали в Прагу. Для участия в нашем фильме были приглашены иностранные актеры, и, когда начались съемки, среди нас внезапно появились французы. Их приезд произвел впечатление, подобное прилету инопланетян.

Я старался не пялиться на них, но сразу же заметил среди приехавших хрупкую девушку с большими зелеными глазами и длинными черными волосами. Она была очень красива и явно отвечала на мои улыбки. Звали ее Софи Селль, и я скоро узнал, что она приехала не для работы в фильме. Она приехала со своими родителями-актерами, Раймоном Бюиссьером и Аннет Пуавр, исполнителями главных ролей; кроме нее, они привезли в этот рабочий отпуск в Чехословакию еще и бабушку.

Мы с Софи стали подолгу гулять вместе. Мы чудесно проводили время, просто пытаясь объяснить друг другу самые простые вещи. Мы оба знали по нескольку английских слов, Софи испытывала на мне свой запас из двадцати слов по-чешски, а я на ней — плоды когда-то взятых двадцати уроков французского. Ей был двадцать один год, и, когда мы оставались одни, она вела себя соответственно, но когда мы познакомились поближе, стала настаивать, чтобы мы встречались тайно. Я не понимал, почему Софи так боится, что люди увидят нас вместе, а она никак не объясняла мне этого, но я не протестовал. Я нравился ее бабушке, и она помогала нам почаще оказываться наедине, и постепенно я понял, что влюбился в Софи.

Как-то вечером я назначил ей свидание в мастерской моего брата Павла. Софи должна была улизнуть из гостиницы, когда родители лягут спать, но ее все не было. Я ждал больше часа, а потом ко мне прибежала бабушка. Она была страшно расстроена.