Кругосветное плаванье "Джипси Мот" - [41]
Рекс Клементе в своей книге “Цыган с мыса Горн” описывает очень похожий эпизод:
“Как-то в черную, безлунную ночь, мы как раз выходили тогда из “сороковых”, произошел сверхъестественный случай.
Скоро должны были пробить четыре склянки ночной вахты (с 24.00 до 4.00, которую принято называть “собачьей”). Вот тут-то оно и приключилось! Внезапно около правого борта из темноты раздался жуткий, надрывный стон, пугающий своей мукой и отчаянием. Нет, он не поражал своей силой; десяток мужчин хором могут крикнуть так же громко, но вопль этот был преисполнен совершенно неописуемым страданием и заморозил кровь в жилах.
Вся вахта во главе с помощником капитана бросилась к поручням. Мы стали пристально всматриваться в темноту с наветренного борта. Подвахтенные, которые секунду назад спали в своих койках сном усталых моряков, выскочили на палубу. Даже кораблекрушение вряд ли выгнало бы фокмачтового матроса наверх, пока не просвистит дудка, но ночной вопль поднял и его, как трубный звук в день Страшного суда. Если когда-либо моряки цепенели от страха, то именно это произошло с нами.
Даже “старик” проснулся и вышел на мостик. Все напрягли слух и пытливо вглядывались в окружающий мрак.
Прошло несколько минут напряженного молчания, и снова раздался рыдающий вопль непереносимой муки и замер вдали, рассыпавшись на отдельные прерывистые стоны. Никто не двинулся и не произнес ни слова.
Никому не удалось гаснуть в эту ночь, и все были рады, когда серый рассвет забрезжил над беспокойным, нелюдимым морем.
Вот и все. На словах все выглядит не так уж и страшно, но эта ночь навсегда запечатлелась в памяти как ночь Великого Страха. Долгое время в ушах звенело эхо этого ужасного крика, и даже теперь я содрогаюсь, вспоминая о нем.
Кем или чем он был рожден, мы так никогда и не узнали”.
Может быть, это тоже кричал альбатрос?
Глава восьмая. БАССОВ ПРОЛИВ
Первого декабря полуденные астрономические наблюдения показали, что обсервованное место находится в 36 милях к северу от счислимого. В этом были повинны течения, видимо, сочетавшиеся с ветром. Суточный переход составил 140 миль. Так продолжалось уже много дней. Это был последний хороший переход. Начиналось тяжелое плавание.
Взятый мной курс должен был привести “Джипси мот” к берегу между мысами Отуэй и Нельсон, который лежал в 100 милях к западу от первого. Берег этот подветренный. Заменил 300-футовый кливер рабочим, чтобы держаться круче к ветру. “Джипси мот” начало сильно качать, но пришлось с этим примириться. К 20.00 удары о большую волну стали невыносимыми. Напряженное ожидание очередного падения и толчка буквально сводило с ума. В “сороковых” обычно можно облегчить качку, отклоняясь от курса так, чтобы идти в галфвинд или даже по ветру. Здесь же приближаться к подветренному берегу было бы ошибкой. Правда, до берега оставалось еще 90 миль, но после бескрайних просторов океана, к которым я успел привыкнуть, казалось, что до суши рукой подать. Убрал рабочий кливер, заменив его штормовым, и взял рифы на бизани. Скорость уменьшилась с 5,5 до 3,5 узла. При том же курсе жизнь стала более сносной, так как удары о волну смягчились.
К полуночи океан разбушевался и начал швырять яхту, как игрушку. Перенес кливер в наветренную сторону, убрал трисель, закрепил румпель к подветренному борту и затрясся по волнам, прямо против ветра, со скоростью 2 узла. 2 декабря в 06.00 вынес кливер под ветер и поднял бизань.
К полудню суточный пробег составил всего 68 миль. Сумел только один раз, в 10.24, взять солнце; обсервация подтвердила правильность навигационного счисления: в полдень до мыса Нельсон оставалось около 35 миль; курс вел в бухту на его подветренном берегу. Видимость была плохая; шторм усиливался; грозили сильные заряды ветра; барометр падал. Где-то впереди лежал низкий берег, который было трудно заметить. Повернул на другой галс и пошел на юг-юго-восток. Решил оставаться на этом курсе и ждать, пока ветер изменит направление и пустит меня в Бассов пролив. “Джипси мот” делала всего 3 узла, так как рулевой парус тянул назад, но зато удары о волну уменьшились, и я получил передышку. Здорово штормило; пришлось дважды протирать секстан, чтобы сделать одно астрономическое наблюдение в 10.24, а потом мыть инструмент в пресной воде, так его забрызгало гребнем большой волны.
Я был теперь обречен на то, чего страстно надеялся избежать. Предстояло войти в Бассов пролив в шторм и при плохой видимости, а место судна ни разу за 12000 миль не определялось по пеленгу наземных ориентиров. Меня это сильно тревожило, так как астрономические наблюдения при помощи секстана, солнца, луны или звезд дают точное местоположение судна только в том случае, если нет ошибок. Я же, помнилось, допускал неточности в одном из 10–20 определений. Обычно это были глупейшие оплошности: то брал не ту дату в альманахе, то перевирал цифру в шестизначном логарифме. К счастью, я почти всегда чувствовал, когда где-то путал. У меня выработался сверхъестественный инстинкт, какой-то нюх на ошибку. Все же, вспоминая об этих погрешностях, я не мог не нервничать на подходе к земле. Полагаясь только на данные астронавигации, легко наскочить в темноте на скалы или остров; ведь последний раз место судна было точно определено по ориентирам в 12000 миль от этого района. А вдруг вкралась какая-то существенная ошибка, прошедшая через все наблюдения: необнаруженная погрешность секстана, секундомера, наконец, опечатка в таблицах или альманахе?
