Круглый счастливчик - [69]

Между тем он думал о Галиме почти постоянно. Он ясно видел одну и ту же картину, как приезжает в Свердловск, свободный, счастливый, с небольшим чемоданом в руке, и как она встречает его. От этих мыслей он становился рассеянным; оставаться здесь, казалось, не было сил. Жена чувствовала, что с ним что-то происходит, но связывала это с болезнью ребенка…

Вскоре кончился отпуск, Акилов вышел на работу, и на него сразу же навалились дела. Из журнала вернули статью с просьбой срочно внести изменения. Приехал француз из Лиона, занимающийся теми же задачами, что и Акилов. Пришлось уделять ему внимание. Вдобавок, не ладился эксперимент, с которым Акилов связывал большие надежды. Домой он возвращался усталый, разбитый, и лишь спокойствие жены, уют квартиры и чириканье дочек приводили его в нормальное состояние. Он по-прежнему думал о Галиме. Но теперь представлял ее не так отчетливо, как прежде. Будто смотрел на нее сквозь стекло, залитое дождем. Он все так же намеревался поговорить с женой, но уже без былой решительности, с какой он вернулся из отпуска. Потом он несколько раз собирался написать в Свердловск и каждый раз откладывал, понимая, что получится ложь. Галиме нужен был он, а не его успокаивающие письма.

Вырваться из привычного, удобного мира оказалось гораздо тяжелей, чем он думал. «Да и где гарантия, — размышлял Акилов, — что жизнь с Галимой будет вечным праздником? Не приду ли я к тому, что имею сейчас, только в худшем варианте?»…

Постепенно душа его успокаивалась, боль несбывшейся надежды исчезла, и все, что случилось с ним в Гаграх, затерялось в одной из ячеек его памяти.

Лишь много месяцев спустя, в одну из зимних ночей, Акилов вдруг тихонько заплакал, как ребенок, потерявший во сне мать. «Галима!» — позвал он и проснулся.

Жена спала крепко и ничего не слышала.

НОРМАЛЬНЫЕ МУЖЧИНЫ

Из всей лаборатории один Румянцев не курил. Каждые полчаса кто-то из сотрудников ненавязчиво произносил: «Покурим!», и все привычно тянулись за сигаретами.

Вместе с дымом сотрудники выдыхали оригинальные замечания по самым различным вопросам, начиная от кадровых перемещений «наверху» и кончая тонкостями засолки огурцов.

И только некурящий Румянцев работал без перекуров.

В обычный скучный день, когда Наука, подталкиваемая учеными людьми, не спеша и поскрипывая двигалась к Истине, старший научный сотрудник Козаков подсел к Румянцеву. Затянувшись сигаретой, он задумчиво посмотрел на молодого коллегу и сказал:

— Честно говоря, Володя, ты меня удивляешь…

— Чем, Сергей Иванович?

— А ты сам не догадываешься?

— Нет!

— Взгляни, Володя, — тихо и озабоченно говорил Козаков, — в нашей лаборатории пятнадцать человек, Четырнадцать из них, в том числе три женщины, курят. И только ты один не куришь!

— Ну и что тут такого? — улыбнулся Румянцев.

— Понимаешь, в твоем поведении есть что-то нездоровое. Сам посуди, если бы курение было ненормальным явлением, то вряд ли подавляющая часть цивилизованного человечества курила бы…

— Возможно, — согласился Румянцев.

— Вот видишь, — мягко и укоризненно сказал Козаков. — Не курят, в основном, три сорта людей: те, кто серьезно занимаются спортом, те, кто не могут по состоянию здоровья, и те, кто пытаются противопоставить себя остальным. Спортом, как мне известно, ты не занимаешься?

— Не занимаюсь, — подтвердил Володя.

— Может быть, ты чем-то болен и скрываешь от нас?

— На здоровье не жалуюсь…

Наступило нехорошее молчание.

— Значит… это… противопоставляешь?

— Да что вы, Сергей Иванович! — растерянно произнес Румянцев.

Козаков забарабанил по столу желтыми никотиновыми пальцами.

— Странно все это, Володя, — сказал он, пристально глядя на Румянцева, — очень странно!

Сделав дымовую завесу, Козаков исчез.

На другой день он опять подсел к Румянцеву.

— Послушай, Володя, — сказал он, — а в детстве ты разве не пробовал курить?

— Пробовал, — ответил Володя, продолжая работать.

— Ну, и как?

— Не понравилось!

— А в зрелом возрасте пробовал?

— Пробовал!

— Не понравилось?

— Совершенно!

— А что именно тебе не понравилось?

— Все!

Сергей Иванович слушал Румянцева с печальным вниманием, как исповедь грешника.

— Скажи, Володя, а запах пачки сигарет тебе нравится?

— Вот запах табака — другое дело! — ответил Румянцев. — Это приятный запах!

Козаков оживился.

— Значит, еще не все потеряно. У тебя есть шансы стать, нормальным человеком…

Сергей Иванович закашлял. Он кашлял хрипло и долго.

— Между прочим, Володя, — продолжал он, кончив кашлять, — ты ведь до сих пор холост. Тут прямая связь с тем, что ты не куришь.

Румянцев недоверчиво хмыкнул.

— Я говорю совершенно серьезно. Находясь вдвоем с девушкой, некурящий должен все время о чем-то говорить, чтобы ей не было скучно. При этом легко показаться неумным или болтуном. Курящий же может спокойно молчать. Молчание погруженного в дым человека — загадочно, многозначительно и красиво. Отсюда и выражение — пустить дым в глаза.

Румянцев, подавленный железной логикой, молчал.

— Все твои друзья станут отцами семейства, а ты, талантливый, симпатичный, будешь сам гладить себе рубахи, питаться в столовых и одиноко стареть у холодного очага…

— Что же делать? — растерянно прошептал Володя, пораженный картиной надвигающейся одинокой старости.