Круглый счастливчик - [33]

Через месяц он повторил визит к Прохорову. На этот раз он держался гораздо уверенней. Да и денег прихватил достаточно, чтоб хватило на все.

— Даже не знаю, как вас отблагодарить, — бормотал он.

— Пустяки, — улыбался Прохоров. — Сочтемся! Студенту поможете?

— Какому студенту? — опешил Вторушин. Директор гастронома ткнул себя в грудь, засмеялся: — Заочник института торговли! Заколебали меня эти курсовые… А для вас работы — на пару вечеров.

— Да-да, конечно, — кивнул Вторушин. — Если смогу.

— Сможете! — уверенно сказал Прохоров. — И вообще давай на «ты».

— Давай, — вяло согласился Вторушин.

Курсовую работу он выполнил на «отлично».

ГВОЗДЬ ПРОГРАММЫ

Село Шаврино жило ожиданием. Заезжие гастролеры колесили в окрестностях и не сегодня завтра грозились войти в Шаврино. Ползали слухи насчет умнейшей обезьяны, знающей пятьсот слов. Неизбалованные звездами эстрады шавринцы подолгу стояли у розовой афишки на дверях клуба. В самом низу афишки было написано чернилами: «При участии живой обезьяны Ляли».

Концерт должен был состояться в воскресенье. За час до начала зал был полон. У дальней стены резвился молодняк и курил местный хулиган. Начальство с семьями расположилось в первых рядах. Интерес к концерту был так велик, что были перенесены две свадьбы и одно собрание.

Ждали минут сорок — артисты не являлись. Наплывали черные мысли о соседях, перехвативших зрелище. Росла обида на работников культурного фронта.

Около девяти вечера с улицы долетело: «Едут!» Вспугнув телку, к клубу подскочил автобус. Люди в синтетических одеждах торопливо волокли за кулисы инструменты. Наблюдатели сообщили залу, что обезьяны не видно.

— Дождливая осень, — качали головами знатоки. — Простыла южная тварь с непривычки…

За коротким занавесом мелькали ноги в блестящей обуви, гудела аппаратура и кто-то громко искал жабо. Но публика не роптала, напоминая о себе вежливыми хлопками. Наконец, занавес задергался, будто за ним шла борьба, и на сцену вышла большеротая женщина в платье из рыбьей чешуи. Отговорив положенное про тещу и создав атмосферу, она торжественно объявила:

— Выступают дипломанты, обладатели малого Гран-при и специального приза «За волю к победе» братья Удручанцевы!!!

Появились братья, щекастые близнецы с обезоруживающей улыбкой. С умилением глядя друг на друга, они запели: «Ведь мы ребята…» Здоровьем и аппетитом дышали лица Удручанцевых. Верилось, вечной мерзлотой их не испугать. Хлопали дуэту щедро. Близнецы хотели петь еще, но ведущая, расставив руки, как хозяйка, загоняющая кур, вытолкала их за кулисы. Певцов сменила пара на роликовых коньках. Сухонький танцор, похожий на пожилого аптекаря, двигал впереди себя напарницу, крупную даму, радующую глаз.

Дама подняла ногу в ажурном трико, мужчина обхватил ногу и долго вращал партнершу по часовой стрелке. Было слышно, как скрипит сцена, визжат ролики и тяжело дышит танцор. Закончив программу полутодесом, они подъехали к рампе и послали публике воздушный поцелуй. Шавринцы остались довольны, но мужичка жалели.

— Кому из нас не знакомо с детства синее небо Испании, — заговорила ведущая, — ее мелодичные песни, ее темпераментные, — она многозначительно помолчала, — танцы. Посмотрите сценку из их жизни, которая так и называется — «Дело было в Севилье».

Грянул «Марш тореадора», появился стройный блондин с мулетой и шпагой, следом выскочил развязный бык на человеческих ногах, и началась испанская жизнь. Тореадор гримасничал, бык делал глупости, за обоих было стыдно. В финале красавец блондин воткнул шпагу в филе животного, и бык, зарыдав, удалился в обнимку с обидчиком. Дальше работал номер ансамбль «Дубинушка».

Пятеро парней с унылыми усами, опираясь на гитары, кричали женскими голосами про Генку и Наташку, так и не понявших друг друга. Ударник изображал то Генку, то Наташку. Было много шума. Шавринцы, оглушенные мощными усилителями, притихли. Хорошо спела про девичью гордость почти нагая солистка ансамбля.

Карусель концерта кружилась больше часа. Танец девушки с авоськой, кукловодов с кошмарным страусом, соло на стеклотаре и многое другое наблюдали массы в этот удивительный вечер. Но все померкло, когда был объявлен последний номер.

— Выступает самая юная артистка! — ведущая вскинула руки, просияла и воскликнула: — Ляля, прошу!..

Под аплодисменты зала на сцену выбежал рослый брюнет с пышными баками. Насладившись недоумением публики, он достал из кармана обезьянку в вельветовом костюмчике. У Ляли были печальные глаза. Она устало смотрела на зрителей и часто моргала. Брюнет поставил артистку себе на голову, сказал: «Ап!», и Ляля, вздохнув, поцеловала темя дрессировщика. Она делала стойку на лапке, взбиралась по шесту, бормотала шефу на ухо разную ерунду, а тот изображал смущение и громко стыдил животное.

На сцену вынесли столик с пишущей машинкой. Ляля села на стульчик. Шеф сказал: «Ап!», но она беспокойно озиралась по сторонам. Раздалось повторное приказание, и обезьянка ударила по клавишам. Она печатала без желания, короткими очередями, озабоченно почесывала затылок и шевелила губами. Кончив печатать, Ляля извлекла лист из машинки и протянула его шефу. Брюнет поднес к глазам Лялин труд, открыл рот, чтобы читать вслух, осекся и нервно сунул бумагу в карман.