Круги ужаса - [35]

Он развел огонь в камине в гостиной, зажег все лампы, даже лунный Кантерпук, и дрожащими руками приготовил грог.

— Завтра, дорогая, я займусь брачной лицензией.

Она не слушала его, лицо ее поднялось к потолку, в глазах появилось тоскливое выражение.

— Что это, доктор Браун? — выдохнула она.

— Что? Но…

Она рухнула в глубокое кресло рядом с камином.

— Простите… кружится голова… сердце… Доктор, прошу вас, не курите!

Бакстер-Браун отставил в сторону стакан с грогом.

— Дорогая, я не курю!

Эдди Бронкс рывком вскочила на ноги.

— Там, в углу, человек с шлемом на голове… он прячется… я вижу его ноги под столом… они похожи на змей, — и вдруг закричала: — Он приближается! Боже правый!

Бакстер-Браун хотел ее удержать, когда она рванулась к двери, с невероятной силой оттолкнув его.

Он покачнулся, потерял равновесие и ударился головой о кресло, где она только что сидела.

А когда поднялся, услышал хлопок входной двери и бросился к окну.

Девушка бежала по пустынной улице, а когда он нагнулся, заклиная ее вернуться, различил чудовищную тень, которая бесшумно скользила вдоль поблескивающего тротуара.

Наутро из резервуара 2 водохранилища Уотер-Воркс в Камдене извлекли труп Эдди Бронкс.

Бакстер-Браун умер через год после ее трагического конца.

Последнее время его мучили приступы астмы, но он не лечился.

Литтлвуд часто навещал его, и именно он поведал о последних мгновениях жизни доктора.

— Он допустил роковую оплошность, — рассказывал аптекарь. — Хотя доктор Россендил велел ему сидеть дома и лежать в постели, он решил выйти на улицу. Лил проливной дождь, и он вернулся домой насквозь промокшим.

Я упрекнул его в небрежности и тут же уложил в постель.

— Что за безумие выходить в такую погоду, — пожурил я его, — зачем лишний риск?

— Надо было расплатиться с долгами, — загадочно ответил он.

Я измерил температуру — она подскочила до сорока, он бредил. Заговорил о непонятных вещах, в том числе о каком-то зеркале.

— Я хотел знать после стольких лет… Он обитает в нем… Он…

Слово Он произносилось с надрывом, и я приказал ему замолчать и успокоиться.

К утру доктору полегчало, температура упала. Я надеялся, что кризис миновал и он заснет.

Воспользовавшись передышкой, я решил отдохнуть и задремал в кресле.

Меня разбудили его крики.

Он сидел в кровати, задыхаясь, грудь вздымалась, как кузнечные мехи. Его окружало облако табачного дыма, хотя я знал, что он не курил.

— А, — кричал он, — вон он… конечно, он… теперь я знаю… она мне известна… Мерзавец, ты украл у меня трубку!!!

И рухнул бездыханным — жизнь его прервалась.

Но в последний момент доктор сделал странный жест, словно выхватывал что-то из воздуха. Когда рука его упала, кулак сжимал вересковую трубку с головкой, помеченной тремя крестиками.

Ее не удалось извлечь из его скрюченных пальцев. Думаю, Бакстер-Брауна похоронили вместе с ней.

Конец

Вне кругов Написано для Лулу

Вероятно, я заснул в теплой постели под желтым туманом ночника с книгой Диккенса или Ройтера в руке. Потухшая трубка, как всегда, лежала на полу. Так я ежевечерне расстаюсь с повседневной жизнью, отправляясь в недвижное путешествие сна. Я проснулся у ночного ревущего моря. В ночном пробуждении нет ничего удивительного, поскольку оно граничит с фантазией сновидений, но, обретя равновесие в пространстве и времени, я убеждаю себя:

— Все это реально.

Реальность есть только там, где ты близок к Богу. Ближе всех к нему душа покойника. Я собирался задать вопрос пескам, морене и пенному приливу вод, когда послышался знакомый голос, а из-за дюны показалась Лулу.

Малышка — она навсегда осталась ребенком в моем сердце и памяти — яростно терла глаза.

— Дадди, — сказала она, — я отлично выспалась.

Доверчиво сунула свою лапку в мою большую неловкую ладонь.

Мы повернулись спиной к пустынному морю, и наши шаги зазвенели на плитах бесконечного бульвара, тянувшегося вдоль домов с безжизненными окнами.

Лулу устремила вдаль свои чудные темные глаза.

— Дадди, мне кажется, мы оба умерли, но это ничего не меняет, не так ли?

Она проглатывала слоги, как в далеком детстве.

— Нет, — подтвердил я и с силой сжал ее руку, — это ничего не меняет.

Теперь я знал, что ее рука никогда не вырвется из моей ладони, потому что никто не мог забрать ее у меня, никто — две вечности слились в одну.

— Дадди, — попросила она, — расскажи сказку.

— Жил-был однажды, — начал я.

— Хорошо, — кивнула она, — никогда не следует начинать сказку другими словами; они красивы, как сама сказка.

— Жил-был однажды бедный человек, которого люди заперли в тюрьму, запретив глазам и сердцу любоваться окружающим миром и радоваться ему.

Он постарел, ощущая постоянную боль, но боль была так велика, что продлевала жестокие годы заточения, а не сокращала их число. Но однажды боль перестала питать его сердце надеждой, и он умер.

— Принеси мне человека, пережившего самые сильные муки, чтобы я мог вознаградить его по справедливости и доброте, — велел Бог одному из архангелов. Дух Неба доставил душу умершего человека, и Он сказал: — Твое страдание было безмерным, и я хочу дать в награду безмерную радость. Вот мое небо, где звезды стали цветами, пусть оно станет твоим садом. Твое дыхание зажжет новые туманности, движение твоей руки погасит звезды, которые тебе не понравятся, ты мыслью изменишь орбиты, по которым несутся миры, ибо моя воля и моя радость станут отныне твоими.