Кэти заморгала и кивнула.
Эдвард неожиданно поцеловал племянницу в щеку.
— Я тоже понимаю тебя, — сказал он. — Но не торопись. Послушай дядю Эдварда! — Он усмехнулся, заметив, как она на него посмотрела. — Эта привилегия должна быть предоставлена Фелипе. Я отправлю ему длинную телеграмму. Ему и решать.
Анита только собралась возразить, когда вдруг поняла, что Эдвард сказал «Фелипе», а не «этот испанец». Она была так рада, что он наконец перестал сопротивляться, и согласилась ждать. Может, трудно было выдерживать это решение, но зато Анита была избавлена от лишних объяснений. Телеграмма, лишенная драматических интонаций, справится с этим делом гораздо лучше.
Много раз Анита представляла себе мысленно сцену встречи. По какой-то неясной причине она была одета в голубое — в чудесный насыщенный цвет ляпис-лазури. Беспочвенная фантазия — в ее гардеробе не было ни одной вещи такого цвета. Ее вздернутый подбородок дрогнет, когда она увидит его, и одинокая слеза медленно потечет по щеке. Одна слеза будет символизировать море слез, которые не может пролить ее замерзшее сердце. Но между надеждой и ожиданием жило чувство смутного беспокойства: она, может быть, уже не нужна Фелипе.
Кэти и Эдвард ушли в кино. Они звали с собой Аниту, но она отказалась, честно признавшись, что слишком нервничает, чтобы высидеть весь фильм, какой бы он ни был интересный.
И занялась мелкими домашними делами. Погладила два фартука и блузку. Постирала две сорочки и свитер. До девяти читала, сожалея все-таки, что не пошла с Кэти и Эдвардом, и раздумывая, не лечь ли ей спать.
Раздался звонок в дверь.
Сердце, кажется, ушло в пятки, пока Анита добежала до нее, забыв о помятой юбке, о том, что не накрашена, а волосы весьма неромантично собраны резинкой в пучок.
Она открыла дверь, глубоко вдохнула и дрожащим голосом произнесла:
— Фелипе!
По его взгляду было совершенно ясно, что он хотел сказать, и ей не потребовалось никаких усилий, чтобы упасть в его объятия. Они поцеловались на виду у всех, кто мог бы оказаться в холле. Пальцы Фелипе осторожно сняли резинку с ее волос, и шелковистая волна упала ей на лицо. Анита почувствовала, как по коже головы бегут мурашки — Фелипе медленно пропускал ее волосы сквозь пальцы.
— Давно я мечтал это сделать, — признался он.
На мгновение он выпустил ее из объятий, но его глаза — сияющие, зовущие — напомнили Аните и о ее давнишней мечте: чтобы у ее ребенка были такие же чудесные глаза, что и у Инез, а ведь они так походили на глаза Фелипе. И почему ей это не приходило в голову раньше?
