Круг Земной - [276]
В переводе, однако, немного примеров, подобных приведенным. Как заметит читатель, аллитерация скальдического образца используется здесь лишь эпизодически, уступая место другим видам созвучий (о которых см. ниже). Ведь сохранить каноническую аллитерацию было бы возможно не иначе, как подбирая специально слова с начальным, притом корневым, ударением – жертва не только непосильная, но и заведомо бесплодная: нельзя заставить русские слова звучать на древнескандинавский лад.
Аллитерация в германском стихе гораздо древнее, чем поэзия скальдов. Напротив, каноническая рифма – это собственное ее достояние. Именно рифме, которая, по сохранившимся свидетельствам, особенно ценилась скальдами, отдастся предпочтение и в переводах этого тома. Но было бы заблуждением думать, что причина такого предпочтения кроется в большей привычности для нас этого звукового повтора. Внутренняя рифма скальдов не имеет ничего общего со знакомой нам конечной рифмой. Она не «оперяет» стих легкими созвучиями, подчеркивающими последний ударный гласный в строке, а как бы разрубает его на части по заударным согласным, которые и образуют созвучие. Что же касается самих ударных гласных, то они, в соответствии с правилами скальдического стихосложения, совпадают только в четных строках (a?alhending – главная, полная рифма), в то время как в нечетных строках их совпадение считается изъяном формы. Таким образом, скальдическая внутренняя рифма не уподобляет строку строке, а противопоставляет строки, скрепляя их изнутри, подчеркивая качественные между ними различия:
Внутренняя рифма часто сохраняется в переводе, но все же здесь не делается попытки воспроизвести ее как канонический прием. Такое воспроизведение, вероятно возможно технически, думается, превратило бы русскую внутреннюю рифму лишь в мертвый слепок с оригинала. Ведь она не могла бы выполнить своего основного конструктивного назначения, вне которого стих звучал бы чрезвычайно однообразно: она не способна играть активной роли в передвижке языковых ударений, т. е. в создании самоценного и самовластного метрического узора строки. Рифма в переводе не диктует произношения; напротив, ее роль зависит от тех акцентных условий, в которые она попадает. На сильных (метрически ударных) позициях в стихе рифма легко улавливается на слух и способна поддерживать строку; в других случаях её большая или меньшая заметность зависит от множества ритмических и звуковых факторов,[589] и она занимает место в ряду других видов созвучий, которые используются в переводе для инструментовки стиха. В нижеследующих примерах все выделенные звуки принимают участие в разного рода звуковых повторах:
Звуковая инструментовка стиха становится в переводе средством, призванным хоть в малой степени возместить отсутствие канонической аллитерации и неполноценность рифмы. Говоря иначе, единообразие звуковых повторов, которое и делает их заметными в оригинале, уступает здесь место индивидуальному для каждой строки рисунку созвучий, который, чтобы быть заметным, должен быть богатым, т. е. охватывать максимальное число звуков. В обоих случаях роль самих созвучий сходна: отчуждаясь от смысла, они образуют не фон строки, а переходят на авансцену. Такой стих, наполненный броскими созвучиями, очевидно нуждается и в стилизованном произношении: разговорные интонации, выделяющие логические ударения, ему чужды; это стих чеканный, медленный, каждый звук в котором, отчетливо выговоренный, наполняет тяжестью строки.
Имеет смысл отметить два частных момента инструментовки, помогающих в какой-то мере передать впечатление, создаваемое подлинником, без имитации его канонических приемов.
Часто применяется в переводе рифма на словоразделах, скрадывающая границы слов и подчеркивающая тем самым независимость звукового узора от смысловых единиц языка: Кто на сем поддонье; Мне другой неведом. Меня б он, как храбрый; На страну преступник.
Труднопроизносимые скопления согласных, обычно противопоказанные стихотворной речи,[590] также служат здесь стилистическим целям: создавая звуковую преграду, затрудняющую течение стиха, они поневоле способствуют задержке внимания на его звуковой материи. Эта переобремененная словами и звуками тяжеловесность стиха, стиснутого формой, но как бы все время вздыбливающегося под ее узами, заставляет остро почувствовать те качества скальдического стиха, о которых хорошо сказал С. В. Петров: «Доминантой творчества скальдов была борьба с сопротивлением материала, борьба с языком, желание подчинить его своей воле по ими же установленным законам. То была сознательная победа человека-мастера над стихией языка».[591]
Богатство словаря скальдов не имеет себе равных в древней поэзии. В целом скальдическая лексика заметно выделяется на фоне древнеисландской прозы своей архаичностью: это и не удивительно, если мы примем во внимание, что благодаря жесткой стихотворной форме язык скальдических стихов почти не повергался изменениям в устной передаче. Среди архаизмов в словаре скальдов есть вместе с тем и такие, которые, по всей вероятности, вышли из повседневного употребления задолго до эпохи викингов и сохранялись только в языке поэзии. Но скальд черпает отовсюду: владея словами глубочайшей древности, он не гнушается и самой обыденной лексикой. Мастерство скальда не в последнюю очередь проявляется и в языкотворчестве, в умении использовать, не истощая, все те возможности, которые дает словообразовательная система языка.
В сокровищнице мировой литературы «Младшая Эдда» – произведение единственное в своем роде. Ни в одном другом произведении не нашла такого полного отражения мифология, которую не только все скандинавские народы, но и все народы, говорящие на германских языках, считают своим ценнейшим культурно-историческим и художественным наследием. Поэтому «Младшая Эдда», наряду со «Старшей Эддой», сборником древнеисландских песен о богах и героях, пользуется немеркнущей славой во всем германском мире./М.И.Стеблин-Каменский/.
В настоящей книге публикуется двадцать один фарс, время создания которых относится к XIII—XVI векам. Произведения этого театрального жанра, широко распространенные в средние века, по сути дела, незнакомы нашему читателю. Переводы, включенные в сборник, сделаны специально для данного издания и публикуются впервые.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В стихах, предпосланных первому собранию сочинений Шекспира, вышедшему в свет в 1623 году, знаменитый английский драматург Бен Джонсон сказал: "Он принадлежит не одному веку, но всем временам" Слова эти, прозвучавшие через семь лет после смерти великого творца "Гамлета" и "Короля Лира", оказались пророческими. В истории театра нового времени не было и нет фигуры крупнее Шекспира. Конечно, не следует думать, что все остальные писатели того времени были лишь блеклыми копиями великого драматурга и что их творения лишь занимают отведенное им место на книжной полке, уже давно не интересуя читателей и театральных зрителей.
В книге представлены два редких и ценных письменных памятника конца XVI века. Автором первого сочинения является князь, литовский магнат Николай-Христофор Радзивилл Сиротка (1549–1616 гг.), второго — чешский дворянин Вратислав из Дмитровичей (ум. в 1635 г.).Оба исторических источника представляют значительный интерес не только для историков, но и для всех мыслящих и любознательных читателей.
К числу наиболее популярных и в то же время самобытных немецких народных книг относится «Фортунат». Первое известное нам издание этой книги датировано 1509 г. Действие романа развертывается до начала XVI в., оно относится к тому времени, когда Константинополь еще не был завоеван турками, а испанцы вели войну с гранадскими маврами. Автору «Фортуната» доставляет несомненное удовольствие называть все новые и новые города, по которым странствуют его герои. Хорошо известно, насколько в эпоху Возрождения был велик интерес широких читательских кругов к многообразному земному миру.
«Сага о гренландцах» и «Сага об Эйрике рыжем»— главный источник сведений об открытии Америки в конце Х в. Поэтому они издавна привлекали внимание ученых, много раз издавались и переводились на разные языки, и о них есть огромная литература. Содержание этих двух саг в общих чертах совпадает: в них рассказывается о тех же людях — Эйрике Рыжем, основателе исландской колонии в Гренландии, его сыновьях Лейве, Торстейне и Торвальде, жене Торстейна Гудрид и ее втором муже Торфинне Карлсефни — и о тех же событиях — колонизации Гренландии и поездках в Виноградную Страну, то есть в Северную Америку.