Круг зари - [20]

Стихотворение

С ветерком откинув тень,

улыбнулось солнце бойко.

Начался рабочий день

на строительстве поселка.

Старый мастер принимал

для бригады пополненье:

— Ну-ка, парень, — ростом мал,

доставай-ка назначенье!

Поглядим твои листки,

где работал, где учился.

Значит, парень, ты с Оки

прямо к нам сюда явился?

Ну, а ты чего стоишь?

Доставай-ка назначенье!

Значит, батюшка Иртыш

посылает пополненье?

Стало быть, со всех концов.

Что ж, проверим молодцов!

А потом пошли, пошли

вдоль березовой опушки.

Груды поднятой земли,

колья, доски, бревна, стружки.

И как будто от небес

вдалеке, в большом просторе,

лес тянулся, темный лес,

там, где город будет вскоре.

Александр Тюнькин, вальцовщик СТИХИ

ЛИСТОПРОКАТЧИКИ

Звоном-грохотом хлынул

По рольгангам прокат,

У горячей лавины

Я стою,

           как солдат.

Терпеливо бригада,

Не хваля, не браня,

В тайны листопроката

Посвящала меня.

И ладони болели,

А когда засыпал,

У притихшей постели

Половодил металл.

Жар лицо обжигает,

Лист утюжат валки —

Вьется лента стальная

Стрежнем звонкой реки.

Проступил на спецовке

Просоленный узор,

Я, рабочий-вальцовщик,

За товарищей горд.

Крепких, словно из стали,

Полюбил я вдвойне,

Да,

     они отковали

Человека во мне.

РЫЖИЙ ДЕНЬ

Дворник с листьями воюет —

Тополям грозит метлой.

Рыжий ветер озорует

С рыжей деда бородой.

Рыжих листьев рдеют кучи,

Эх, напрасно дед спешил:

Рыжий ветер падал с тучи —

Всю листву разворошил.

Хочет солнце спрыгнуть с крыши

В рыжей шапке набекрень.

Дворник рыжий, тополь рыжий,

В рыжей шапке рыжий день.

Эвальд Риб, учитель музыки ПОДСНЕЖНИК Стихотворение

Не раз в пустыне

суховей

высушивал до трещин губы,

когда бригадою парней

мы на Урал тянули трубы.

В горах

мороз трещал сосной,

хлестал буран

и сон не нежил.

Но мы зажгли

навечно свой —

горячий

газовый подснежник.

Николай Курочкин, грузчик ГОСТЬ Рассказ

По печному пролету мартеновского цеха неторопко шел молодой человек невысокого роста в начищенных туфлях, поношенных, но тщательно отутюженных брюках, в хлопчатобумажном рабочего покроя пиджаке, тоже отглаженном и надетом сегодня специально, чтобы не сильно запылилась рубашка. Светлые волнистые волосы прикрывал мохнатый берет, к каким в последние годы пристрастились художники и кинооператоры телевидения. На упрямом подбородке сквозила русая, еще не совсем отращенная бородка.

По рабочим площадкам ходили сталевары и подручные в суконных штанах и поддевках, другие люди, но молодой человек ни с кем не здоровался: знакомых не попадалось.

Шел он уверенно и не шарахнулся в сторону, когда прямо над ним резко треснуло и с самого кончика задранного хвоста завалочной машины от плохого контакта сыпанули искры. Он даже головы не повернул, лишь прошагнул в дверь сталеварской будки — так мартеновцы по давней привычке называли пульт управления, увешанный хитрыми циферблатами и прочими приборами, — дождался, когда машина отъехала боком, и пошел дальше, поглядывая по сторонам с любопытством человека, попавшего в знакомую, но слегка позабытую местность.

Надо сказать, местность эта была основательно прожарена сухим воздухом огневой температуры и, хотя поминутно орошалась блестящими струйками искусственного дождя, продувалась огромными плоскими мордами вентиляторов, палило здесь немилосердно.

Это было тоже знакомо. Да оно и неудивительно: еще не прошло и года, как он ушел из мартена; ушел осенью, сейчас на дворе середина лета.

Что здесь изменилось за это время? Как будто бы ничего. Жара. Языки хвостатого пламени. Запах горелого железа. Лязг механизмов. Гул. Выкрики команд. Все то же.

Впрочем, есть и новое. Плакаты вот призывают всемерно бороться за качество — идет десятая пятилетка. Опытным глазом парень заметил: темп работы не только не уменьшился, но даже увеличился. Не успевала потухнуть заря выпуска плавки над одной печью, как тут же разгоралась над другой.

«Красиво работают, черти, как по сценарию, — ритмично», — казенным словечком определил он.

Стоп! Молодой человек с усмешкой окинул взглядом печь, против которой остановился. Она всегда считалась самой захудалой. Подручные здесь вечно менялись, сталевары-«тошнотики», вечно недовольные жизнью, интереса ни в ком не вызывали… Да и быть довольным нечем здесь. Печь из года в год гуляла в отстающих. Сам он тоже ушел именно с этой рабочей площадки.

Молодой человек хотел уже двинуться дальше, но что-то его остановило, наблюдал работу подручных: бригада готовилась к заливке чугуна, и наконец догадался: не видно бестолковой суеты, не слышно ругани. Да и лица сосредоточенные, не кислые. Захотелось самому взять трамбовку и потолкать немного доломит за столбики передней стенки, наращивая повыше ложные пороги. Подручные делали это споро: кран уже навесил над заливочным желобом ковш и, только подручные отошли, сгребая пот с лиц, наклонил его. Оранжевая толстая струя чугуна воткнулась в желоб, казалось, остановилась — так классически равномерно наклонялся ковш.

Командовал заливкой широкоплечий мужчина в наглухо застегнутой черной спецовке. Стоял он к парню спиной, широко расставив ноги в прочных ботинках с квадратными носами, еле заметно двигал приподнятой ладонью: чуть вправо, влево, хорош… Хорош был и сам.