Круг - [102]

Боль такая острая и неожиданная, что у Мину на несколько секунд перехватывает дыхание. Она уверена, что проломила лед и сломала себе позвоночник.

Она слышит за спиной свист и аплодисменты рук в варежках и пытается засмеяться — ну что вы, ничего страшного, совсем не больно, смотрите, как я умею смеяться над собой, — хотя слезы жгут ей глаза.

В День спорта она решила кататься на коньках, потому что за коньки отвечает Макс. Но сейчас он даже не посмотрел в ее сторону.

Мину пытается подняться. Коньки разъезжаются, ноги не слушаются. Мину опирается руками о лед и снова пытается встать. Но падает на колени. Ноги обжигает новая волна боли.

Тут кто-то подъезжает к ней. Мину поднимает глаза и видит Макса. Он красиво тормозит, засыпая Мину ледяной крошкой, протягивает руку, помогает Мине подняться, но она снова падает и тянет его за собой. Он теряет равновесие. Они мгновение цепляются друг за друга, и это почти похоже на объятие. Мину охватывает головокружительное чувство: вот сейчас он поцелует ее. Но Макс отводит взгляд.

— Ты в порядке? — спрашивает он, осторожно отпуская Мину.

Нет, не в порядке, хочется сказать Мину. Ей так много хочется ему сказать.

— Нет, — отвечает она вместо этого. — Очень болит коленка. Я не знаю, смогу ли еще кататься.

— Тогда поезжай домой и отдохни, — говорит Макс.

Вид у него снова чужой и отстраненный. Как больно — стоять рядом и не сметь коснуться друг друга. Он как будто вырывает у нее из груди сердце, швыряет на лед, поджигает, топчет, засовывает обратно в грудь, зашивает и все начинается сначала.

— Я попросил об увольнении. Я здесь только до конца семестра.

Он сказал это бесцветным голосом, глядя на Юлию и Фелисию, которые неподалеку от них безуспешно пытались изобразить какие-то пируэты.

— Это не значит, что ты мне не нравишься, — продолжил он тихо. — Наоборот.

Он наконец посмотрел ей в глаза.

— Ты нравишься мне слишком сильно.

Он развернулся и уехал. Несколько быстрых скольжений — и его нет. Мину стоит на месте и смотрит Максу вслед, пытаясь осознать услышанное. Боль отступила. Вместо нее появилось новое и смертельно опасное чувство.

Надежда.

* * *

Анна-Карин закрывает глаза и скользит с горы. Она ездила здесь тысячу раз и знает каждый поворот. Ветер скорости бьет ей в лицо. Снег шуршит под лыжами. Вся она — сама легкость, сама скорость. Она открывает глаза и, жмурясь, смотрит на солнце и распахнутое небо, выписывая очередной поворот.

Раньше Анна-Карин и дедушка всегда зимой катались по этой лыжне, и в День спорта в школе она тоже выбирала лыжи. Это единственный вид спорта, который ей дается легко и нравится ей: скользишь через лес, одиночество, сосны. И можно не бояться встретить на лыжне кого-то из тех, кто травит ее. Лыжи не тот вид спорта, который выбирают «крутые ребята».

Анна-Карин наслаждается одиночеством. Ей это нужно. Она должна собраться с мыслями: начинается новый семестр, и перед ней стоит сложная задача, которую она сама поставила себе.

Если бы только перед глазами не стояла выжженная кожа на плече директрисы.

«Это — ничто по сравнению с тем, что они сделали с ним».

Что тогда сделает Совет с Анной-Карин?

Впереди виднеется место отдыха. Анна-Карин берет курс на выкрашенную коричневой краской деревянную беседку с грубо сколоченным столом и двумя длинными скамьями и ускоряет темп.

Добравшись, она втыкает палки в сугроб, снимает лыжи и ставит их рядом с палками. Она расстегивает лыжную куртку, чтобы впустить немного морозного воздуха, и бросает на стол рюкзак. Принявшись распаковывать взятую с собой еду, она слышит шуршание приближающегося лыжника.

Тот тоже замечает Анну-Карин. Останавливается, вглядывается и подъезжает ближе. Анна-Карин видит белокурые волосы и отставляет от себя бутылку с соком.

Это Ида.

— Что тебе надо? — спрашивает Анна-Карин, когда Ида подходит ближе.

— Я просто хотела сказать «привет».

Анна-Карин автоматически оглядывается. Может Робин, Кевин и Эрик спрятались в лесу? Или кто-то другой из тех, кого Ида натравливала на Анну-Карин все эти годы? Неужели они опять начали выслеживать ее?

— Ну вот, считай, сказала, — говорит Анна-Карин. — Вали отсюда.

— У нас свободная страна.

— Тебе что, десять лет?

— Я только хочу, чтобы ты знала одну вещь, — говорит Ида и отстегивает лыжи.

У нее такой свежий вид, как будто она всю жизнь только и делала, что ела витамины и экологически чистые овощи и занималась спортом на свежем воздухе.

— В этом семестре все будет по-другому. Ты отняла у меня все, но теперь я возьму это обратно. И ты не сможешь помешать мне. Ты еще пожалеешь, что разрушила мою жизнь.

И это говорит Ида. Ида, которая все девять долгих школьных лет мучила Анну-Карин.

Но тут происходит неожиданное. Защитный слой, тонкая пленка под яичной скорлупой вдруг лопается. И наружу выплескивается то, о существовании чего Анна-Карин даже не подозревала: липкое отчаяние, страх, злоба. И вся эта мерзость выливается, распространяется по всему телу: темная, булькающая жижа чистой ненависти.

— Все ненавидят тебя, Ида, — говорит Анна-Карин. — Ты разве не знаешь?

— Ну да, благодаря тебе. Но ты не думай…

— Нет, — безжалостно продолжает Анна-Карин. — Все всегда ненавидели тебя. Они просто притворялись раньше, что любят. Они боялись тебя. Боялись стать твоей следующей жертвой. Неважно, что ты сделаешь со мной. Ты все равно не изменишь того, что они думают о тебе.