Круче некуда - [9]

Главный вход в «Арбор Инн» был закрыт, а с тех пор, как здесь поселился Курц, двери запирались на засов с замком. Вход располагался в одной из вершин треугольника, там, где сходились улицы Огайо и Чикаго. На высоте трех метров над землей висела когда-то светившаяся вывеска «Арбор Инн» и трехметровый маяк, настолько изъеденные ржавчиной, что создавалось впечатление, будто кто-то прострочил их из пулемета. Ниже приютилась выцветшая деревянная дощечка с надписью «Сдается в аренду „Эликотт дивелопмент компани“ и телефоном с кодом 716. Еще ниже – старая вывеска, гласившая, что здесь подают „Ежедневно – цыплячьи крылышки с чили, сэндвичи „Особые“.

Курц вынул из тайника запасной ключ, открыл входную дверь, вошел внутрь и запер дверь на замок. Лучи света едва проникали сквозь забитые досками окна, скупо освещая треугольное пространство, где когда-то находился ресторан. Пол был покрыт пылью, обломками столов и отвалившейся штукатуркой. В свое время Курц расчистил себе небольшую дорожку посреди этого хлама. Пахло плесенью и гнилью.

Слева была узкая лестница, ведущая наверх. Курц проверил свои нехитрые ловушки и начал подниматься по ней медленно, постоянно хватаясь за перила, когда головная боль вызывала приступы тошноты.

Перебравшись сюда, он навел порядок в трех комнатах и ванной на втором этаже и обустроил укрытия и потайные ходы во всех девяти. В большой треугольной комнате он даже заменил окна и прибрался, в отличие от небольшой спальни, которую он устроил себе в соседней комнате. Здесь же он соорудил нечто вроде спортзала, повесив тяжелый боксерский мешок и небольшую грушу на пружине для отработки скорости удара. Еще тут была беговая дорожка, которую он подобрал на свалке списанных тренажеров спортивного клуба Буффало, и собственноручно отремонтировал. Оттуда же он принес скамейку для работы с весом и разнообразные утяжелители. Курц никогда не был сторонником бодибилдинга, которому фанатично поклонялись в Аттике, и не стал им даже за одиннадцать с половиной лет заключения. Опыт показал, что сила – это хорошо, но скорость и быстрота реакции куда важнее. Тем не менее в течение последних шести месяцев он постоянно давал себе нагрузки. Из двух больших окон комнаты открывался вид на улицы Чикаго и Огайо, заброшенные зернохранилища, силосные башни и заводские здания на западе. Центральное окно выходило туда, где висела рябая от ржавчины вывеска гостиницы.

В спальне не было ничего особенного. Матрац, старый гардероб, в котором Курц хранил белье и одежду, и деревянные жалюзи на окне. В третьей комнате он соорудил книжные полки из кирпичей и досок, закрыв ими обе стены. На полках теснились многочисленные газетные подшивки. На полу лежал линялый красный ковер, стояла напольная лампа, которую Арлин чуть не выкинула на свалку, и два совершенно удивительных предмета – кресло и кожаная оттоманка, которую какой-то идиот в Вильямсвилле выставил на улицу рядом со свалкой. Конечно, кожаная обивка выглядела так, будто о нее поточил когти кот весом килограммов в сорок, но Курц аккуратно заклеил все дыры изоляционной лентой.

Он дошел до конца темного коридора, содрал с себя одежду, позаимствованную у умирающего старика, и встал под горячий душ, стараясь не намочить повязку на голове.

Вытершись, Курц взял в руки бритву, выдавил на ладонь порцию пены для бритья и впервые после происшествия в гараже глянул на себя в зеркало.

– Боже мой! – с отвращением проронил он.

Из зеркала на него глядело заросшее и не вполне человеческое лицо. Повязка опять пропиталась кровью, волосы вокруг нее были сбриты. Кожа на правом виске, лбу и вокруг глаз представляла собой один сплошной кровоподтек, превращая лицо в лиловую маску. Глаза были практически такого же ярко-красного цвета, как пропитанная кровью повязка. Левая скула покрыта ссадинами и сыпью. Вероятно, он ударился ею о бетонный пол гаража, когда упал. Левый глаз выглядел как-то ненормально. Похоже, зрачок не мог адекватно сужаться и расширяться.

– Боже, – снова пробормотал Курц. Он еще долго не сможет разносить адресатам любовные послания от клиентов своей фирмы.

Вымывшись и побрившись, он почему-то почувствовал себя еще более грязным и уставшим, но переоделся в чистые джинсы, черную футболку и новые кроссовки. Поверх футболки он надел кожаную куртку-пилот. Когда-то он дал ее своему информатору, старому алкоголику Пруно, но тот вскоре вернул ее, заявив, что она не в его стиле. Куртка выглядела вполне прилично, так что, вероятно, бомж ее и не носил ни разу.

Курц аккуратно надел шляпу и пошел в другую спальню, по соседству со своей. Здесь не было заметно ни малейших следов уборки. Штукатурка кусками валялась на полу, часть потолка обвалилась. Он поднял руку вверх и нащупал скрытую под заплесневевшими обоями дверку. Открыв ее, он достал из потайного шкафчика металлическую коробку, в которой лежал „Смит-Вессон“ 38-го калибра. Револьвер был завернут в чистую тряпку и пах оружейным маслом. Помимо него, там лежали деньги. Курц отсчитал пять сотен и положил остальные деньги обратно вместе с тряпкой.

Затем он проверил барабан, провернув его. Все шесть ячеек с патронами. Он заткнул его за пояс, достал из коробки горсть патронов и положил их в карман куртки. После этого он убрал коробку на место и аккуратно закрыл дверку.