Кровопролития на Юге - [81]

— Не застрелить человека, если стреляешь в упор, — пожав плечами, произнес маршал, — значит быть дурным стрелком.

— И впрямь, — на местном наречии отвечал Рокфор, — сейчас я сам покажу, как надо!

С этими словами он отступил на шаг и прицелился из карабина в маршала, который повернулся к нему чуть не спиной; грянул выстрел, и маршал рухнул, убитый наповал. Пуля вошла в плечо, навылет пробила грудь и вонзилась в стену.

Оба выстрела, услышанные снаружи, всколыхнули толпу; она отозвалась неистовым ревом. Один из головорезов, некто Кадийан, выбежал на балкон, выходивший на площадь, сжимая в каждой руке по пистолету, которые не посмел разрядить даже в труп; потрясая ни в чем не повинным оружием, он подпрыгнул на месте и крикнул: «Вот оружие, которое стреляло!» Но хвастун лгал: он похвалялся преступлением, которое совершил другой, более смелый убийца.

За ним вышел генерал освободительной воклюзской армии; он благосклонно приветствовал толпу.

— Маршал сам воздал себе по заслугам: он застрелился, — заявил он. — Да здравствует король!

Толпа разразилась криками, в которых разом слышались и радость, и мстительность, и злоба, а королевский прокурор вместе с судебным следователем поспешно принялись составлять протокол самоубийства[14].

Все было кончено: спасти маршала было уже невозможно; г-н Мулен хотел по крайней мере спасти ценный груз, имевшийся в его карете: в сундуке он нашел сорок тысяч франков, в кармане усыпанную бриллиантами табакерку, в седельных сумках пару пистолетов и две сабли, одна из которых, с рукоятью, отделанной драгоценными камнями, была подарком несчастного Селима. Когда г-н Мулен шел через двор, держа в руках все эти вещи, из рук у него вырвали саблю; человек, похитивший ее, пять лет хранил оружие в качестве трофея, и только в 1820 году его вынудили вернуть саблю представителю маршала Брюна; похититель был офицером, оставался в прежнем чине во все время реставрации и только в 1830 году уволен в отставку.

Отнеся вещи в надежное место, г-н Мулен потребовал от судебного следователя, чтобы тот приказал унести покойного: это побудило бы толпу разойтись и помогло бы спасти обоих адъютантов маршала. Когда маршала раздели, чтобы удостовериться в его смерти, на нем обнаружили кожаный пояс, содержавший пять тысяч пятьсот тридцать шесть франков.

Могильщики беспрепятственно вынесли тело маршала, но не успели они пройти несколько шагов по площади, как со всех сторон послышались крики: «В Рону! В Рону!» Комиссар полиции хотел воспрепятствовать этому, но его повалили наземь; тем, кто нес тело, приказали идти в другую сторону, они повиновались. Толпа увлекла их к Лесному мосту; когда добрались до четырнадцатой мостовой арки, у тех, кто нес тело, вырвали из рук носилки; труп сбросили в реку и с криком «Воинские почести!» стали стрелять по нему из ружей, всадив в покойного еще две пули.

Затем на арке написали: Могила маршала Брюна!

Остаток дня весь город веселился.

Между тем Рона не пожелала стать сообщницей этих людей: она не поглотила трупа, а унесла его. На другой день его вынесло на песчаную отмель Тараскона; но прежде туда поспел слух об убийстве; маршала узнали по ранам, столкнули обратно в Рону, и река повлекла его дальше, к морю.

Тремя лье ниже труп снова остановился, запутавшись в травах; его заметили мужчина лет сорока и восемнадцатилетний юноша; они также узнали покойного, но вместо того, чтобы вновь столкнуть его в реку, вытащили тело на берег, унесли во владения одного из них и предали земле по церковному обряду. Старший из этих двоих был г-н де Шартруз, младший — г-н Амеде Пишо.

Позже тело было извлечено из могилы по приказу маршальши Брюн, перевезено в его замок в Сен-Жюсте в Шампани, набальзамировано, положено в покое, соседствовавшем с ее спальней, и оставалось там, накрытое покрывалом, до тех пор, пока торжественное публичное судебное разбирательство не смыло с его памяти обвинения в самоубийстве. И только затем маршал был погребен по решению Риомского суда.

Убийцы избежали людского суда, но их не миновала Божья кара. Почти все они кончили дурно: Рокфор и Фаржес заболели странными и неведомыми хворями, похожими на те язвы, что насылала рука Всевышнего на народы, которые Он хотел покарать. У Фаржеса началось ороговение кожи с такими жгучими болями, что его живьем закапывали в землю по самое горло, чтобы остудить. У Рокфора гангрена поразила костный мозг и, разрушив кости, лишила их твердости и крепости; ноги уже не держали его, и он не ходил, а еле таскался по улицам наподобие пресмыкающихся. Оба умерли в лютых мучениях, мечтая об эшафоте, который сократил бы их нестерпимую агонию.

От Пуэнтю отреклись его приверженцы, и суд присяжных в Дроме приговорил его к смертной казни за убийство пяти человек. Некоторое время в Авиньоне можно было встретить его жену, безобразную калеку: она ходила из дома в дом и просила милостыню на пропитание того, кто в течение двух месяцев был королем междоусобицы и кровопролития. Затем пришел день, когда она уже не побиралась, и голова ее была повязана черной тряпкой. Пуэнтю умер, но никто не знал — где: в каком-нибудь углу, в расселине скалы или в лесной чаще, как старый тигр, у которого отпилили когти и вырвали зубы.