Кровное родство. Книга 2 - [87]

– Эта книжка, а может, папка вряд ли лежит просто так, в ящике, – отозвался Сэм.

– А вдруг там есть секретный ящик? – возразила Аннабел.

Миранда кивнула:

– В любом хорошем письменном столе восемнадцатого века имеется по крайней мере один секретный ящик: ведь тогда не делали встроенных сейфов.

– А помните, как Ба однажды показала нам, как измерять линейкой глубину каждого ящика? Любой ящик, который окажется короче того пространства, что он на первый взгляд занимает в столе, может иметь сзади секретное отделение.

– В спальне Адама может быть сколько угодно и других подходящих мест, – заметил Сэм. – Только как нам туда проникнуть?

– Ты хочешь сказать… – начала Миранда.

– Мы можем ворваться в дом? – нетерпеливо спросил Сэм. – Какая там прислуга? Какие меры против грабителей?

– Его квартира расположена в двух верхних этажах старого дома на Кэдогэн-Плейс, – ответила Миранда. – На входной двери двойные запоры и цепочки, на окнах раздвижные стальные шторы. С крыши, пожалуй, можно было бы подобраться, но держу пари, что и. там все забаррикадировано.

– Незачем врываться в дом, – тихо сказала Аннабел. – У меня есть ключи. Адам ведь считает, что я в доме отдыха. В его-то понимании в наших отношениях ничего не переменилось.

– Троянский конь! – в полном восторге воскликнул Сэм. – А когда тебе лучше всего забраться туда – так, чтобы Адама наверняка не было дома?

– Ну, это-то проще простого, – просияла Миранда. – Общее собрание акционеров „СЭППЛАЙКИТС" состоится завтра, в десять утра, в Коннот-Румз – это довольно далеко от Кэдогэн-Плейс. Пропустить его Адам никак не может – ведь он будет выступать в нем в одной из главных ролей.

Глава 29

Пятница, 31 января 1969 года

Энгус Мак-Лейн поднял воротник своего теплого пальто и торопливо сбежал по трапу VC-10, приземлившегося в аэропорту Хитроу с опозданием на целый час. „В Лондоне почти так же холодно, как в Нью-Йорке", – подумал он, подавляя зевоту.

В Лондоне было восемь утра, в Нью-Йорке – три часа ночи. Во время полета Энгус так и не смог уснуть и потому просматривал свои заметки, сделанные во время международной конференции по банковскому делу, ради которой ему и пришлось лететь в Америку.

Шагая по скрипучей снежной крупке, покрывавшей летное поле, Энгус добрался до насквозь пропахшего табачным дымом автобуса, ожидавшего пассажиров этого рейса, чтобы довезти их до здания аэропорта. Во избежание задержек Энгус путешествовал только с ручной кладью, но дежурных таможенников оказалось слишком мало, так что прошло добрых сорок пять минут, прежде чем он оказался у своего черного „даймлера", припаркованного у входа в аэровокзал. До начала собрания оставалось совсем немного времени, но Энгус еще мог успеть.

В розовой кухне Клер страстно рыдал голос Марии Каллас: „In mia man' alfin' tu sei'".[6] Дэвид, который едва притронулся к завтраку, отодвинул от себя тарелку.

– Я хочу, чтобы ты села и мы бы серьезно обсудили все это, Клер.

– Если люди берут на себя труд добираться ко мне за хлебом на велосипеде по снегу, – сказала Клер, надевая рабочий фартук, – я буду обслуживать их, как обычно.

– Но твой проклятый благоверный приедет к вечеру! Я хочу получить от тебя ответ до его появления.

Клер окинула его любящим, но в то же время исполненным решимости взглядом.

– Может быть, я сумею ответить тебе вечером, – спокойно проговорила она, – но может статься, что и нет. Мы вместе уже два года, и все это время мы делили хлеб, надежды, заботы… моего сына, мою постель. И все это время я любила тебя – даже тогда, когда на тебя „находило" и тебе не нужен был никто: ни я, ни кто-либо другой. Я любила тебя, и ты знал это – все время. А я знала, что и ты любишь меня – даже когда было не слишком-то похоже, что это так.

– Тогда почему же ты не можешь сказать, что выйдешь за меня?

– Потому что на протяжении всего времени, что мы вместе, я никогда не чувствовала тебя по-настоящему своим. Ты вел себя, как более или менее прирученный зверь: мог месяцами находиться рядом, потом внезапно, в один прекрасный день, взять и исчезнуть. Убежать назад, в свои дикие леса – или уж не знаю, нуда там уводят тебя твои демоны… Но сейчас ты боишься, не хочешь потерять меня – и я этому очень рада. Я не хочу, чтобы ты потерял меня. Но все-таки принять твой ультиматум не могу: уж слишком много обстоятельств приходится принимать во внимание. Ты и наши чувства друг к другу бесконечно важны для меня, но за то время, что я прожила в ожидании твоего решения – чего же ты все-таки хочешь, я стала сильнее, уверенней в себе и теперь четко сознаю, что сама должна решать, как мне жить и что мне делать. Сейчас мне нужно время. Я не могу быстренько решить все к вечеру.

– Что ж, прекрасно. Сколько времени тебе нужно?

– Не знаю. Может быть, я приму решение завтра, а может быть, через неделю. А может, через месяц, через полгода. Пойми, все это слишком важно для меня, и поэтому я не собираюсь решать все в два счета. Надеюсь, ты даешь мне столько времени, сколько нужно, и не будешь давить на меня. А еще надеюсь, что ты знаешь, что я действительно люблю тебя, Дэвид.

– Как же мне верить в это, если ты не хочешь сказать „да"?