Кровная связь - [18]

– Иду, иду! – кричу я, подходя к двери.

Не успеваю я повернуть ручку, как Пирли распахивает дверь и, уперев руки в бока, встает на пороге. Приближаясь к восьмидесяти, она по-прежнему остается высокой и стройной, худощавой и крепкой, как дуб. В чертах ее лица цвета топленого молока явственно прослеживаются признаки белокожих предков. В глазах у нее по-прежнему светятся ум и смекалка, а ее ругань – которая, впрочем, все так же приводит в трепет чужаков – вовсе не означает, что она на самом деле рассержена. В обществе деда и матери Пирли демонстрирует спокойное достоинство прислуги девятнадцатого века. Когда упомянутые белые входят в комнату, равно как и другие их гости, она способна исчезать незаметно и неслышно, как настоящее привидение, но в моем присутствии ведет себя намного живее и свободнее, обращаясь со мной так, как если бы я была ее дочерью. Она все еще носит накрахмаленную белую униформу, которую в наше время больше нигде не встретить, и блестящий рыжеватый парик, чтобы скрыть коротко подстриженные седые волосы.

Оказывается, я соскучилась по ней намного сильнее, чем полагала. Что касается моей старой няньки, то в глазах Пирли я вижу смесь обиды и восторга, словно она не знает, что делать – обнять меня или отшлепать. Если бы не испуг Натриссы и эта странная сцена в спальне, Пирли наверняка задушила бы меня в объятиях.

– Отвечай сию же минуту! – потребовала она. – Тебя не было дома с самых похорон бабушки, а с той поры минул уже год.

– Пятнадцать месяцев, – поправляю я ее, борясь с нахлынувшей волной новых чувств, которые сейчас просто не могу себе позволить. В прошлом июне моя бабушка утонула на острове ДеСалль. Песчаный обрыв, на краю которого она стояла, просто соскользнул в воды Миссисипи. Не было никаких признаков надвигающейся опасности. Четыре человека видели, как все случилось, но помочь ей не смог никто. Как никто и не видел, чтобы она вынырнула после того, как обрыв рухнул в реку. В молодости Кэтрин Пуатье Киркланд считалась блестящей пловчихой – именно она учила меня плавать, – но в возрасте семидесяти пяти лет уже не могла соперничать с могучим течением Миссисипи.

– Боже, боже! – вздыхает Пирли. – Ну ладно… Почему ты не позвонила, чтобы предупредить о приезде? Я бы приготовила что-нибудь для тебя.

– Все случилось слишком неожиданно для меня самой.

– Эх, да разве у тебя когда-нибудь бывает по-другому! – Она бросает на меня понимающий взгляд, потом отталкивает меня и проходит в спальню. – Что у тебя происходит? Натрисса сказала, что видела здесь привидение.

Я замечаю маленькую девочку, она робко выглядывает из-за двери.

– В каком-то смысле так оно и есть. Ступай взгляни на ковер у кровати.

Пирли подходит к треноге, сгибается и обозревает пол орлиным взором женщины, потратившей десятилетия на борьбу с мельчайшими пылинками, которые могли испачкать ее дом.

– А почему ковер выглядит так странно?

– Это кровь. Старые пятна крови, оставшиеся на волокнах ковра. Она вступила в реакцию с химическим реагентом, который случайно разлила по полу Натрисса.

– Кровь? – скептически вопрошает Пирли. – Я не вижу здесь никакой крови. Это похоже на зубы для Хэллоуина, которые ты надевала, когда была маленькой. Зубы вампира, совсем как у графа Дракулы.

– Принцип тот же самый. Но здесь есть кровь, можешь в этом не сомневаться.

– И только кровь способна заставить эту дрянь светиться?

– Нет, – вынуждена признать я. – Некоторые металлы обладают аналогичным действием. Хозяйственный пятновыводитель тоже способен на это. Ты не разливала здесь «Клорокс»? Или, может быть, в прачечной, а потом занесла его сюда?

Пирли поджимает губы.

– Вроде бы нет. А может быть, и да. Наверное, все-таки могла разлить, я полагаю.

– Мне приходилось видеть множество таких пятен. При реакции с люминолом кровь начинает по-особому светиться. И я на девяносто пять процентов уверена, что смотрю сейчас именно на кровь.

– Знаешь, а я уже не вижу ничего особенного.

– Пятно быстро выцветает. Вот почему мне пришлось его сфотографировать.

Пирли всегда стремилась свести к минимуму негативные аспекты любой ситуации. Полагаю, отчасти ей платят и за это тоже. Раньше я даже частенько слышала, как она напевает во время работы старую песенку Джонни Мерсера, в которой речь идет как раз об этом: «Подчеркивайте положительное, забывайте отрицательное…»

– Это может быть кровь оленя, – предполагает Пирли. – Или броненосца. Доктор Киркланд до сих пор стреляет броненосцев на каждом шагу. Они вечно роются во дворе, гадость такая.

– Существуют особые тесты, которые покажут мне, человеческая это кровь или нет. Знаешь, а ведь потребовалось бы чертовски много крови, чтобы отпечатки получились столь хорошо очерченными. Видишь, вот это след ноги в сапоге, а вот это – отпечаток босой ступни ребенка.

Пирли молча смотрит, всем своим видом выражая скептицизм и неодобрение.

– Здесь были другие дети после того, как я уехала? – Вообще-то я единственный ребенок, а у моей тети Энн, несмотря на три замужества, детей нет. – Натрисса здесь часто бывает?

Пирли отрицательно качает головой.

– Ты прекрасно знаешь, что мои дети живут в Чикаго и Лос-Анджелесе. А Натрисса до этого была в доме всего два раза. А в эту комнату, насколько мне известно, она вообще не заходила. – Она поворачивается и окидывает девочку сердитым взглядом. – Ты была здесь раньше, малышка?