Кровавый пуф. Книга 2. Две силы - [26]

Охота, как видно, готовилась на славу, потому что по дороге, выезжая то навстречу, то с боковых проселков, время от времени, присоединялись к главному корпусу новые охотники, — кто в повозке, кто верхом со сворами, — почтительно кланялись пану Котырло, как главнокомандующему соединенных сил, приятельски здоровались с остальными и, весело болтая, смешивались с пестрой толпой панов, псарей и доезжачих.

Спустя около получаса, всю эту компанию нагнали и экипажи с дамами. Веселые, разрумянившиеся на утреннем холодке лица паненок и их звонкое молодое щебетание тотчас же послужили значительной приманкой для многих охотников, особенно из тех, кто побойчей да помоложе, так что они со всех сторон облепили своими конями дамские экипажи и, рассыпаясь в тысячах любезностей и комплиментов, старались заставить гарцевать своих Росинантов и вообще заботились о том, чтобы держаться как можно более лихими молодцами.

Хвалынцев не без улыбки оглядывал этот кортеж, да по-правде сказать, нельзя было и не улыбнуться: молодые паничи, и даже некоторые из солидных пожилых панов снарядились словно бы не на охоту, а на неприятеля. У кого за поясом торчал ятаган турецкий, у кого револьвер, у кого в кобурах пара дедовских пистолей, у кого даже сабля или шашка сбоку, и все при этом еще с ножами, с кинжалами, с ружьями, винтовками, двухстволками, а некий пожилой пан, выехавший к охоте с одного проселка, вместе с двумя своими гайдуками, явился даже одетым в уланский колет, с красными отворотами, с лядункой через плечо, в старой, Николаевского времени, уланской шапке с помпоном, от которой спускались на спину шнурки серебряных этишкетов; сбоку у него лязгала кавалерийская сабля, а разбитый на ноги конь был заседлан с уланским вальтрапом. Пан отдал всем под козырек, по-военному, и, стараясь держать посадку, то и дело закручивал свои сивые нафабренные усы. Несмотря на посинелое от мороза лицо, он стоически переносил холод, предпочитая красоваться в своем кургузом колете, коротенькие фалдочки которого преуморительно шлепали на рыси об жирные, круглые ляжки воинственного пана; и сам он при этом тоже грузно шлепал в седло, встряхиваясь всем корпусом и эполетами. Несмотря на то, что был давно уже в отставке, экс-улан все-таки не воздержался, чтобы ради этакого парада не напялить на себя закоптелые от времени эполеты. Это был пан Копец, титулуемый не иначе как "паном пулковником", хотя на самом деле был только ротмистром в отставке. — Пан пулковник знаменит был на весь околодок воинственным жаром своих гиперболических рассказов о баснословных делах и невероятных подвигах былого времени. Только иногда он сбивался в показаниях, говоря, что служил то в знаменитых «чвартаках», то в "уланьскей лигии рабов ойчизны", тогда как в сущности, самая служба его началась гораздо позже 1831-го года, и все это очень хорошо знали, но тем не менее все любили пана пулковника за его воинственный жар и даже с увлечением шляхетного гонора слушали его рассказы.

К пану пулковнику тотчас же пристроились человек двенадцать всадников, и он не преминул построить их на ходу в одну шеренгу, а сам, став перед ними и преуморительным образом, сбиваясь в командных словах, давно уже им полузабытых и наполовину присочиняемых, браво и громко командовал всей этой ватаге:

— Швадрон! У право по трши заездзь! Прямо, дырэкция у право!.. Швадрон! до фронту тршимай! Марш!

И все эти паны и паничи, в своих разнообразных чамарках, венгерках и дубленках, со всем своим разнокалиберным оружием, то и дело дергая поводьями коней, но неизменно стараясь при этом гарцевать и красоваться на виду у дам, по-видимому, самым серьезным образом подчинялись импровизированной команде пана пулковника и проделывали разные эволюции: то вдруг заезжали по три, то справа рядами, то строили фронт, — и пан пулковник, видимо войдя в роль командира, хвалил их самым начальственным тоном. Но вдруг он выхватил свою саблю и, закричав "швадрон! пики к ата-а-ке!.. марш-марш!" всадил шпоры коню и, неистово размахивая саблей, пустился в карьер вдоль по вспаханному полю. «Швадрон» во весь опор, с гиком и криком, бросился за ним. Раздалось вдруг несколько выстрелов. Но громче всех гремел голос пана пулковника.

— Напришуд, панове!.. за мной!.. Бей! коли!.. руби!.. шах-мах!.. Гоп-гоп!.. "Марш марш, Хлопицький, а за ним Дембицький"!.. "Еще Польска не згинэла"!.. За мной!

Бог весть, до каких пор продолжалась бы вся эта потеха, если бы пан Котырло, с досадливой миной на недовольном лице, не остановил своим властным маршалковым криком воинственную компанию, выговаривая ей, что неуместными, преждевременными выстрелами они только зверину попугают и без толку коней потомят, так что и вся охота, пожалуй, пойдет ни к черту.

— Алежь знатно, пане, москаля побили! Досконале! — покручивая ус, похвалялся пан пулковник, возвратись со своею пестрою ватагою к дамским экипажам. Паненки вполне одобрили его воинственный жар, за что он отблагодарил их кавалерийским салютом своей сабли. Паничи тоже казались необычайно довольны подвигом своей победоносной атаки на москаля и с гордо самодовольными улыбками присоединялись к эскорту дамских экипажей.