Кровавый орел - [47]

– Решать, конечно, вам, герр Илмаз. Но спешу пояснить: я хочу поговорить с вами отнюдь не как с подозреваемым, а просто как с осведомленным человеком, который мог бы дать мне полезную информацию. Однако сначала, герр Илмаз, позвольте принести вам мои соболезнования в связи со смертью вашего двоюродного брата.

Илмаз двинулся к кофейному столику и двум кожаным креслам у стены.

– Присаживайтесь, пожалуйста, герр Фабель.

Служанка-блондинка вошла с подносом и кофейником, налила две чашки кофе и удалилась.

– Спасибо, герр Фабель, за соболезнование, – сказал Илмаз. – Не часто гамбургские полицейские балуют меня вежливостью. Как ни печально, Ерсин всегда был… скажем так, вспыльчив. От этого и пострадал. Что ж, задавайте ваши вопросы и посмотрим, смогу ли я вам чем-нибудь помочь. Что за дело вы расследуете? По телефону вы сказали, что хотели бы поговорить со мной о Гансе Клугманне, так? О нем я уже имел случай беседовать с вашими коллегами – герром Бухгольцем и герром Кольски. Я сказал им, что его нынешнее местонахождение мне неизвестно.

Теперь Фабель понял, почему Кольски не понравился его визит к Илмазу: Седьмой отдел сам втихаря зачем-то разыскивает Клугманна.

– Клугманн сам по себе меня мало интересует. Я пытаюсь найти убийцу молодой проститутки, которая снимала квартиру Клугманна. Мы практически ничего не знаем о ней, кроме клички Моник.

Илмаз, не поднимая глаз на комиссара полиции, сделал несколько глотков кофе. На имя «Моник» он никак не отреагировал.

– Моник работала на вас? – спросил Фабель. – Прямо – или через Клугманна?

– Нет, герр Фабель, моей служащей она не была.

– Послушайте, герр Илмаз, ваши дела меня нисколько не интересуют. Моя единственная цель – поймать серийного убийцу до того, как он убьет еще кого-нибудь. Поэтому все, что вы мне скажете, останется строго между нами.

– Ценю вашу сдержанность, герр Фабель. Однако вынужден повторить: эта девушка на меня не работала – ни прямо, ни косвенно. Что бы обо мне ни говорили, я не зарабатываю на дешевых нелегальных проститутках.

– Возможно, Клугманн был ее сутенером по собственной инициативе – так сказать, независимый приработок?

– Теоретически возможно. Однако на самом деле я совершенно не в курсе. Клугманн не входит в число моих людей, хотя ваши коллеги из Седьмого отдела упрямо настаивают на противоположном.

– Но, признайтесь, человек с его… э-э… прошлым… разве такой человек не полезен для вашей… э-э… организации?

– Герр гаупткомиссар, до настоящего момента мы были предельно откровенны друг с другом. Продолжим в том же духе. Поэтому, опять-таки строго между нами, я скажу так: Клугманн для меня не такая уж большая находка. Да, его специфический опыт выглядит заманчиво полезным. Однако на нашей стороне никто ему никогда не доверял и доверять не будет. Бывший полицейский для нас на всю жизнь меченый. – Илмаз отхлебнул кофе и продолжал: – Мой кузен Ерсин использовал Клугманна как умного вышибалу, как смекалистого, мускулистого, обученного всем приемам борьбы парня. Дальше этого не шло и пойти не могло.

– Много ли он получал вышибалой? Мог ли он, человек избалованный, прожить на одну зарплату?

– Ну, моя организация в городе не единственная, герр Фабель… Официально он работал помощником управляющего в одном из наших клубов – в «Парадизе». Зарплата более или менее. И там все по закону… – Илмаз хитро улыбнулся, сделал еще глоток кофе и добавил: – Или почти по закону.

– Мы предполагаем, что в квартире девушки стояла скрытая видеокамера. Правда, пленок мы не нашли… Вот вы сказали, что дешевая проституция – не ваш бизнес. По нашему мнению, эта Моник принадлежала к категории дорогих дамочек. Возможно, ее использовали как наживку – чтобы шантажировать солидных клиентов. И это уже бизнес вашего уровня.

Илмаз вздохнул и откинулся на спинку кожаного кресла.

– Знаете, герр Фабель, мне даже скучно. Повторяю вам в третий раз: ни про эту девушку, ни про какие-то сутенерские или иные неприличные дела Клугманна я ничего не знаю и знать не хочу. – Он сделал паузу, словно решая, как вести разговор дальше – агрессивно или миролюбиво. Явно решив в пользу разрядки напряженности, он как бы рассеянно улыбнулся и сказал: – Позвольте мне объяснить вам мою нынешнюю позицию. Я прожил в этой стране больше половины своей жизни. Приехав сюда, я очень быстро убедился, что для турок-гастарбайтеров здесь открыты считанные двери. Моей открытой дверью оказался мой двоюродный брат Ерсин. Добрых двадцать лет я сотрудничал с ним и с его организацией. В последние десять лет я делал все, чтобы эта организация все меньше и меньше конфликтовала с законом. Теперь, когда Ерсин мертв, я хочу покончить с прошлым и полностью легализовать нашу деятельность.

– Но давайте будем честны – вы по-прежнему контролируете большую часть торговли наркотиками в Гамбурге…

– Я надеюсь, вы не ждете от меня подтверждения вашим словам, – холодно улыбнулся Илмаз. – Знаю, ваш Бухгольц малюет меня этаким турецким Аль Капоне. Лестно, конечно. И очень далеко от правды. Да, не скрываю – закон я нарушал и нарушать продолжаю, но если в моих действиях есть криминал, то исключительно поневоле – я не какой-то врожденный злодей. Хотите верьте, хотите нет, я человек высокой морали, просто наши с вами понятия о чести и правосудии не во всем совпадают. Иногда мне даже кажется, что гаупткомиссара Бухгольца больше всего раздражает то, что не он, а я – турок и, по его мнению, отпетый негодяй – вывожу из игры преступную организацию Улугбая! У него за столько лет не получилось, а у меня получается. Согласен, Ерсин и шантажом не брезговал, когда надо было заручиться поддержкой большой шишки или вытрясти деньги из какого-нибудь богатея. Но мне такие методы всегда претили.