Кровавые земли: Европа между Гитлером и Сталиным - [5]

Немецкие и советские концлагеря окружали «кровавые земли» с востока и запада, размывая их черный цвет своими оттенками серого. В конце Второй мировой войны американские и британские войска освободили узников немецких лагерей (например, Бельзена и Дахау), но западные союзники не освободили ни одного из мест массового уничтожения. Немцы проводили свою кровожадную политику на землях, впоследствии оккупированных Советским Союзом. Красная армия освободила Аушвиц, а также концлагеря Треблинка, Собибор, Белжец, Хелмно и Майданек. Американские и британские войска не дошли до «кровавых земель» и не видели ни одного из мест массового уничтожения. Дело не в том, что американские и британские войска не увидели мест, где СССР уничтожал людей, и тем самым отсрочили процесс документирования преступлений сталинизма до окончания холодной войны, когда открылись архивы. Дело в том, что они никогда не видели мест, где немцы массово уничтожали людей, и поэтому осознание преступлений Гитлера заняло столько времени. Фотографии и фильмы о немецких концлагерях – вот и все, на основании чего большинство жителей западных стран представляли себе массовое уничтожение. Но какими бы ужасающими ни были эти снимки и кадры, они представляли собой только слабое подобие того, что творилось на «кровавых землях». Эти снимки и кадры – еще не вся история тех полей. К сожалению, они даже не вступление к ней.

Массовое уничтожение в Европе обычно ассоциируется с Холокостом, а Холокост – с быстрыми убийствами в промышленных масштабах. Но такой образ слишком упрощенный и чистенький. Способы убийства и в немецких, и в советских местах массового уничтожения были достаточно примитивными. Из четырнадцати миллионов гражданских лиц и военнопленных, убитых на «кровавых землях» в период с 1933-го по 1945 год, больше половины умерли от голода. Европейцы намеренно морили голодом европейцев в чудовищных количествах в середине ХХ столетия. Два самых массовых уничтожения людей после Холокоста (организованный Сталиным Голодомор в начале 1930-х годов и смерть от голода советских военнопленных в начале 1940-х, санкционированная Гитлером) использовали именно этот способ уничтожения. Смерть от голода существовала не только в реальности, но и в воображении. Согласно «Плану голода»[3], нацистский режим намеревался заморить голодом десятки миллионов славян и евреев зимой 1941–1942 годов.

Следующим способом после голода были расстрелы, а затем – газовые камеры. Во время сталинского Большого террора 1937–1938 годов было расстреляно около семисот тысяч советских граждан. За время совместной оккупации Польши Германия и Советский Союз расстреляли приблизительно двести тысяч поляков. В ходе немецких карательных операций были расстреляны более трехсот тысяч беларусов и примерно столько же поляков. Евреи, уничтоженные по время Холокоста, с равной долей вероятности могли быть расстреляны или отправлены в газовые камеры.

Газовые камеры не были чем-то принципиально новым. Около миллиона евреев, отравленных газом в Аушвице, были убиты цианистым водородом, полученным в XVIII веке. Около 1,6 миллиона евреев, уничтоженных в лагерях Треблинка, Хелмно, Белжец и Собибор, задохнулись окисью углерода, убийственные свойства которой были известны еще древним грекам. В 1940-е годы цианистый водород использовали в качестве пестицида, а окись углерода получали в результате работы двигателей внутреннего сгорания. Как Советский Союз, так и Германия полагались на технологии, которые даже в 1930-х и 1940-х годах не могли считаться новыми: продукты внутреннего сгорания, железные дороги, огнестрельное оружие, пестициды и колючая проволока.

Независимо от применяемой технологии, убийства совершали люди. За голодавшими наблюдали (часто с вышек) те, кто не давал им есть. На расстреливаемых смотрели через прицелы винтовок с очень близкого расстояния, или же двое держали, а третий приставлял дуло пистолета к затылку. Тех, кого отравляли газом, сначала сгоняли всех вместе, сажали на поезда, а потом везли в газовые камеры. У них отбирали все вещи, одежду и даже – когда речь шла о женщинах – волосы. Все они умерли разной смертью, поскольку и жили по-разному.

* * *

Количество жертв было таким, что нам трудно за цифрами ощутить каждого отдельного человека. «Хотелось бы всех поименно назвать, // Но отняли список и негде узнать», – писала Анна Ахматова в «Реквиеме». Благодаря кропотливой работе историков у нас есть некоторые из этих списков; благодаря тому, что открыты архивы Восточной Европы, нам есть где узнать. У нас есть на удивление большое количество голосов жертв: например, воспоминания молодой еврейки, которая сумела выбраться из Бабьего Яра в Киеве, или другой, которая выбралась из ямы в Понарах под Вильнюсом. У нас есть мемуары некоторых из тех нескольких десятков, кто выжил в Треблинке. У нас есть архив Варшавского гетто, собранный по крупицам, закопанный, а позже найденный (бóльшая его часть). У нас есть дневники польских офицеров, расстрелянных советским НКВД в 1940 году в Катыни, раскопанные вместе с телами. У нас есть записки, выброшенные из автобусов, которые везли поляков к ямам смерти во время немецких карательных операций в том же году. У нас есть слова, нацарапанные на стене синагоги в Ковеле и на стене тюрьмы гестапо в Варшаве. У нас есть воспоминания украинцев, переживших советский Голодомор 1933 года, советских военнопленных, переживших голод в немецких лагерях в 1941 году, и ленинградцев, переживших блокаду 1941–1944 годов.