Кровавые игры - [24]

Ты славен как талантливый полководец, завоевавший любовь солдат и превыше всего ставящий императора, сенат и отечество. Мы просим тебя найти время обсудить с нами возможность твоего участия в укреплении римских границ. Негоже бравому генералу попусту посиживать в Риме, когда империю окружают ревнивые и завистливые враги.

Позволь заверить тебя, что, буде мы придем к соглашению, Нерон не преминет упрочить твое положение и даст возможность навсегда смыть клеймо предательства, которым ныне отмечен твой дом.

Пришли мне ответ через гонца, который доставит тебе это письмо, и укажи в нем время и место встречи.

Уверенный в твоем неизбывном энтузиазме и почитающий себя твоим другом

Нимфидий Сабин,

префект преторианской гвардии,

совместно с Таем Офонием Тигсллином».

ГЛАВА 7

В северном атриуме виллы Ракоци горели огни, хотя было уже далеко за полночь. Эта часть здания включала в себя не только личные апартаменты хозяина, но и особые комнаты, куда допускался лишь сумрачный египтянин Аумтехотеп. Рабы, проживавшие в бараках, примыкавших к конюшням, часами гадали, что может там находиться.

Сейчас в одной из этих комнат стоял Сен-Жермен, склонившись над мертвенно-бледным телом

Кошрода Он с сумрачным видом осматривал его воспаленные раны.

– Ты уверен, что удалены все осколки костей?

– Все, что я смог найти,- ответствовал египтянин.

– Пойми, я вовсе тебя не корю. Ты и так практически сотворил чудо. Однако-.- Сен-Жермен безнадежно махнул рукой.- Дыхание поверхностное, пульс частый и слабый. И хотя кровотечение остановлено…

– Существует предел умению и искусству,- голос Аумтехотепа звучал ровно.- Господин это знает не хуже, чем я. Сейчас ему не помог бы и сам Сенистис.

В темных глазах вспыхнула боль.

– Как думаешь, сколько ему лет?

– Семнадцать, восемнадцать – наверняка не больше двадцати.- Аумтехотеп подошел к угловому шкафчику.- Может быть… достать инструменты?

– Такой молодой,- размышлял Сен-Жермен.- Не могу вспомнить свои семнадцать.- Он положил на лоб юноши маленькую ладонь.- Лихорадка усиливается.

– Она продлится недолго.- Аумтехотеп открыл шкафчик.- У нас есть и сердечные, и болеутоляющие средства.

– Они бы понадобились только в том случае, если бы нам вздумалось привести его в чувство.- Сен-Жермен выпрямился и потер глаза.- Незачем его мучить. Он умирает. Жаль.

– Да.- Голос Аумтехотепа ничего не выражал, но он старательно избегал взгляда хозяина.

– Ты полагаешь, нам нужно решиться на крайние меры? – спросил Сен-Жермен холодно.- Так или нет? Отвечай!

Повисла напряженная пауза Аумтехотеп изучал дверцу шкафчика, потом, не оборачиваясь, сказал;

– У него бы срослись кости. И он мог бы опять участвовать в скачках.

– О да! И как же потом это все объяснить? – Сен-Жермен в раздражении потряс головой.- Почему ты на меня не смотришь?

Аумтехотеп оставил второй вопрос без ответа.

– Мужчины переживают и не такое – и возвращаются к любимому делу.

– Только не возницы,- возразил Сен-Жермен.

– Возможно. Но, господин, ты говорил, что хирург осмотрел его вскользь. Никто ведь не знает, насколько тяжело он был ранен. Иногда легкие повреждения выглядят хуже смертельных.- Египтянин наконец закрыл дверцу шкафчика и посмотрел Сен-Жермену в глаза.- Он не готов к смерти.

– Никто не готов,- парировал Сен-Жермен, но в лице его что-то дрогнуло.- Да и примет ли он перемену?

Аумтехотеп шевельнулся.

– Примет, если узнает, кто за него все решил. Ты ведь не спрашивал того ассирийца…

Боль в глазах Сен-Жермена не вязалась с ледяным сарказмом его улыбки.

– Это было очень давно, и условия были другими.

– Возможно, но этот мальчик влюблен.- Сен-Жермен вздрогнул при этих словах.- В тебя. Он влюблен в человека с каменным сердцем.

Темные глаза помрачнели.

– Ты никогда ни о чем таком не просил. Что случилось сейчас?

– Господин одинок.

– Одинок? – Сен-Жермен попытался рассмеяться, но ему это не удалось.- Прекрасно, я одинок. И что же?

Аумтехотеп помолчал.

– Привязанность многое значит.

– Привязанность? – эхом откликнулся Сен-Жермен.- уж не полагаешь ли ты, что этот мальчик, узнав всю правду, испытает ко мне что-либо, кроме сильнейшего отвращения? – В его голосе было больше печали, чем гнева.- Этот молодой дуралей,- он указал на недвижное тело юноши,- предложил мне себя, не понимая, с кем его сводит случай.

– Когда в Луксоре случилась чума, господин забрал меня из храма Тога. Господин пожалел меня, и я выжил. Почему же сейчас в его сердце нет жалости?

– Аумтехотеп…

– Почему? – Египтянин не повышал голоса, но чувствовалось, что напряжение в нем достигло предела.

– Потому,- медленно и внятно произнес Сен-Жермен,- что я должен соблюдать осторожность. Эти славные и беспечные римляне терпят мои странности, ибо не сознают их природу. Они любят кровь и купаются в ней, но вряд ли одобрят мои… вкусы.

– Тем не менее господин не раз говорил, что одной крови для насыщения мало.- Раб скрестил на груди руки, не собираясь сдаваться.

– Разумеется, необходимы и какие-то чувства. Лучше – сильные, например такие, как ужас. Но достаточно и симпатии… как в случае с Тиштри. Мне с ней легко. Ей со мной, я думаю, тоже.- Под самоиронией скрывалась растерянность, но выказывать ее ему совсем не хотелось.- Завтра у меня свидание с одной римской аристократкой. Мне придется нагнать на нее жути, ибо взаимной приязни между нами, похоже что, нет.