Кровавое дело - [10]

Рене поспешно согласился и, сделав носильщикам знак следовать за ним, повел их к дому, а Леон и начальник станции в это время посылали следующие депеши:

«Со станции Сен-Жюльен-дю-Со на станцию Лионской железной дороги в Париже.

Найдено против сто тридцать первого столба, между Сен-Жюльен-дю-Со и Вильнёв-на-Ионне безжизненное тело молодой девушки, раненой в голову, находившейся в курьерском поезде, вышедшем из Лароша в пять часов пятьдесят восемь минут утра.

Начальник станции Ландри».

«Madame Фонтана, содержательнице пансиона в Лароше. Приезжайте как можно скорее к матери Рене Дарвиля в Сен-Жюльен-дю-Со. Случилось страшное несчастье: Эмма-Роза ранена, и, может быть, опасно.

Леон Леройе».

Обе депеши отправились в одно время.

Вслед за тем начальник станции и племянник madame Фонтана направились к домику Дарвиля, куда только что пришли носильщики.

Глава VII

МУКИ НЕИЗВЕСТНОСТИ

В тот самый момент, когда были отправлены депеши, в Париже на станции Лионской железной дороги раздался сигнал, возвещавший о прибытии курьерского поезда.

На платформе царила суета и суматоха, обычное явление, возвещающее скорый приход поезда. Служащие и носильщики готовились к встрече пассажиров. В зале вокзала, отделенные решеткой, толпились встречающие.

Тут было человек пятнадцать, крепко укутанных в теплые пальто и кашне и, несмотря на это, все-таки дрожавших от холода, так как зала вовсе не была натоплена.

Женщин было не более пяти.

Одна из них выделялась среди прочих по странному, нервному волнению, которого она никак не могла скрыть. Она беспрестанно ходила, ежеминутно возвращалась обратно к решетке и, по-видимому, вовсе не обращала внимания на то, что постоянно задевала присутствующих.

При малейшем шуме под арками вокзала, при самом легком вспыхивании вдали газового фонаря или утреннего рассвета она внезапно останавливалась и устремляла пристальный взгляд на платформу, стараясь проникнуть сквозь глубокий мрак ночи, глядя на двери и ожидая каждую минуту, что вот-вот они отворятся и пропустят с таким лихорадочным нетерпением ожидаемое ею дорогое существо.

Женщина эта, имевшая, как гласило ее метрическое свидетельство, тридцать четыре года от роду, на вид казалась двадцатишести-, самое большее — двадцатисемилетней.

Она была замечательно хороша, представляя тип красоты далеко не классической, но оригинальной и резко бросающейся в глаза. От нее нельзя было оторвать глаз.

Роста несколько повыше среднего и замечательно стройная, незнакомка была сложена так необычно изящно и красиво, так безупречно-художественно, что могла служить образцовой моделью скульптору.

Овальное матово-бледное личико освещалось яркими темно-синими глазами, казавшимися даже чересчур большими; выражение этих глаз было изменчивое и загадочное, что и составляло их главную прелесть. Взгляд под длинными, темными, загнутыми кверху ресницами казался то нежным и кротким, то вдруг становился жестким и почти суровым.

Чудные золотистые волосы изящной бахромкой закрывали лоб почти до самых бровей, черных, тонких, очерченных в высшей степени изящно.

Маленький кокетливый носик был прелестен, хотя и неправилен, такой, каким его обыкновенно рисует Гревен у своих «парижанок».

Пунцовые губы несколько большого, но красивого рта, полуоткрытые, иногда выказывали яркие, белые зубки.

По ее простому, но полному вкуса туалету никак нельзя было определить ее общественное положение. Темно-синее суконное платье ничем не было украшено. Сверх платья была надета черная кашмировая шубка в талию, теплая, на вате, но без меха. На черной маленькой касторовой шляпке — откинутая вуалька, и больше ничего. Руки спрятаны в дешевенькую муфточку.

Лихорадочное ожидание красивой незнакомки, пришедшей на вокзал гораздо раньше, чем следовало, длилось уже около трех четвертей часа. Вот почему мучившее ее нетерпение дошло теперь до пароксизма.

Наконец вдали послышался свист локомотива.

То был приближающийся поезд.

Как только красивая женщина услышала этот свисток, она поспешно подошла к служащему, вставшему у открытой на платформу двери, чтобы отбирать билеты у приехавших пассажиров.

— Я жду свою дочь, сударь, — сказала она глубоким грудным голосом, — шестнадцатилетнюю девушку. Вы сделали бы меня счастливой, если бы позволили теперь же войти в залу, чтобы я могла как можно скорее обнять ее.

Служитель не мог устоять против этих слов и сопровождавшего их умоляющего взгляда.

— Пройдите, сударыня, но только, ради Бога, не выходите на платформу. Это запрещено, и меня могут наказать.

— Будьте спокойны, сударь, я не нарушу правил и буду терпеливо дожидаться в зале.

Она с улыбкой прошла мимо служителя к двери, выходившей на платформу.

В это время послышался грохот локомотива и платформа задрожала.

Три оглушительных свистка раздались один за другим. Грохот слышался все ближе и ближе и наконец смолк. Поезд остановился. Дверцы вагонов отворялись одна за другой.

Пассажиры, укутанные и все же дрожавшие от холода, вылезали из вагонов и с чувством весьма понятного облегчения направлялись к дверям вокзала, где их, однако, ожидала еще одна мука — осмотр багажа.

Бедная мать, с таким страстным нетерпением ожидавшая свою дочь, жадно оглядывала платформу.