Кровавая ротация - [2]

— Проходим, проходим, не толпимся у выхода!

Но никто его не слушал. Наконец, из кучи встречающих и приезжающих выбрался мужчина, абсолютно лишенный тяжести багажа — с одной только маленькой спортивной сумкой. Ему было лет сорок на вид, одет он был крайне немодно, как будто приехал не на поезде из Вологды, а на машине времени из восьмидесятых годов или же из заброшенной деревни, куда мода вообще не доходит. Аккуратная стрижка отдавала рыжеватостью, глубоко посаженные большие глаза смотрели внимательно вокруг одними лишь только движениями зрачков. Широкие привычно нахмуренные брови придавали глазам суровое и настороженное выражение.

Татьяна отца узнала сразу. Именно по этим глазам и по рыжим, таким же как у нее рыжим волосам. Она словно на себя в зеркало посмотрела. И отец ее узнал. Тоже по глазам и по рыжей копне. Хотя у самого у него на голове осталась только редкая рыжеватая поросль. Он подошел к Татьяне, улыбнулся и спросил:

— Извините, вы Татьяна?

Татьяна заметила на его клыках во рту металлические коронки. Даже не золотые, а просто металлические, какие ставят на больные зубы за бутылку самогона деревенские фельдшера.

— А вы Алексей Никитович? — спросила она.

— Да, — кивнул он, — я ваш родной отец, Татьяна. Здравствуйте.

— Здравствуйте… — нерешительно сказала она, разглядывая его небритое обветренное лицо.

****

Тринадцать лет она не видела этого человека и пыталась вспомнить эти глаза, волосы, нос, рот. Ничего не получалось. Где-то в глубине Таниной памяти, как обрывки восьмимиллиметровой кинопленки, все еще хранились какие-то мутные эпизоды, связанные с мужчиной в военной форме, который брал ее на руки, подкидывал к потолку, гулял с ней по белому снегу. Был ли это ее отец или какой-то посторонний мужчина она не помнила. И, как ни старалась, не вспомнила его лица, словно потускневшая старая пленка в ее голове осыпалась и затерлась.

Фотографий родного Татьяниного отца в их доме не было, мама выбросила их, вычеркнула отца из своей памяти и из дочкиной заодно. Татьяна помнила, что в детстве отец казался ей огромным великаном, которого она хватала за коленки и просовывала голову между ног — немудрено, ведь ей было всего пять лет тогда, когда отец с мамой расстались. Татьяна заметила, что теперь они с отцом почти одного роста. Нет, он все-таки чуть повыше ее, потому что она стоит на высоких на каблуках, а он в каких-то подозрительных совдеповских разношенных кедах.

— А ты красивая выросла, — сказал отец, любуясь ей, — как мама…

Татьяна усмехнулась на этот неловкий комплимент и пожала плечами. Она не знала как разговаривать с ним — ведь отец был для нее практически чужим человеком. Пропадал где-то тринадцать лет, а потом вдруг объявился, позвонил матери в Киев, сказал что приезжает в Москву и хочет повидаться с дочерью.

Мама сначала отказывала отцу, не хотела, чтобы они встречались, но, видимо, отец чем-то смог ее убедить и она «сломалась». Сразу после этого телефонного разговора мама перезвонила Татьяне в Москву и недовольно сообщила о том, что ее хочет увидеть родной отец. Потом еще долго и нравоучительно внушала ей, что на самом деле отцом ребенка является не тот, кто его зародил, а тот кто его вырастил, тем самым намекая Тане на ее отчима. Татьяна выслушала мамину тираду, потом напомнила, что она уже давно совершеннолетняя и записав номер поезда и вагона, на котором прибывал отец, положила трубку.

Когда ей было лет десять-двенадцать, она полностью доверяла маме, которая, упоминая об отце делала хмурое лицо. Татьяна тоже делала хмурое лицо, вспоминая о том, что «папа их бросил» и не хотела его видеть. Она звала папой отчима. Зачем тогда ей нужен еще один папа, хотя бы он был бы и родной?

Но время прошло и ей нестерпимо захотелось увидеть того человека, которого мама любила и который брал ее на руки и подбрасывал высоко вверх.

— Ну, что пойдем? — предложил отец.

— Пойдемте, — согласилась Татьяна.

Она никак не могла говорить с ним на «ты». Отец заметил это, но не стал сразу же стараться сблизиться, промолчал и ничего не сказал на ее «пойдемте». Время пройдет и они еще даст бог подружатся. Отец пропустил Татьяну вперед в людской реке, текущей к вокзалу.

Когда они проходили мимо двух подвыпивших хулиганов, тот, что был Виталиком рыгнул и довольно громко прокомментировал:

— Ну, что, шалава, нашла себе старого козла и тащишься? Где ты его нашла такого потрепанного, в каком колхозе?

Он уже покачивался от выпитого алкоголя. Второй его сотоварищ опять залился дурацким смехом, смешанным с кашлем. Татьяна постаралась побыстрее пройти мимо негодяев, не обращая внимания, а когда минули их то, обернувшись, сказала отцу:

— Между прочим, это нам они сказали!

— Кто? — спросил отец.

— Вот те два хулигана, мимо которых мы прошли, — пояснила Татьяна, продираясь сквозь толпу.

— Я ничего не слышал, — ответил ей отец.

«Все ты слышал, — подумала Татьяна, — просто струсил. А ведь мог хотя бы им ответить, ведь твою родную дочь шалавой обозвали».

Первое впечатление об отце было сразу же смазано. На душе осталась какая-то горечь и обида. В самом деле, не ей же лезть в драку, отвечать на оскорбление, если рядом с ней идет мужчина. Возможно, мама отца и бросила за эту вот слабохарактерность и трусость. А на вид-то папаша мужик крепкий такой и не старый еще. Мог бы двух едва стоящих на ногах хулиганов потрясти за шиворот. Но сделал вид, что ничего не слышал.