Кровавая паутина - [13]
ПЕВИ. Это печальное зрелище.
АВГУСТ. Это не зрелище, Певи… Это не зрелище…
ПЕВИ. У меня едва не помутился рассудок.
АВГУСТ. Зачем ты повторяешь то, что мне неприятно?
ПЕВИ. Чтобы при встрече тебе было легче.
АВГУСТ. У меня не будет с ней встречи.
ПЕВИ. Если бы…
АВГУСТ. Певи, моя мать не узнает меня.
ПЕВИ. Она несчастна. Но своим несчастьем она не может поделиться с другим. И это сделает тебя беспощадным.
АВГУСТ. Ты боишься моей беспощадности?
ПЕВИ. Да, Август, я боюсь.
АВГУСТ. Но почему ты говоришь, что она не может поделиться своим несчастьем с другими. Это я — другой?
ПЕВИ. И я тоже.
АВГУСТ. Но я её сын.
ПЕВИ. Да, ты её сын. И поэтому ты пойдешь к ней.
АВГУСТ (Художнику). Это ты послал Певи к моей матери? Зачем?
ХУДОЖНИК. Я хотел знать, как она себя чувствует.
АВГУСТ. Ах, ты хотел знать… Ты хотел.
ХУДОЖНИК. Да.
АВГУСТ. Я совсем забыл, ты ведь её помнишь другой. Какой ты её помнишь? Расскажи мне, я тоже хочу знать.
ПЕВИ. Август, милый! Я ни в чём не виновата.
АВГУСТ. Я люблю тебя, Певи. И по чьей бы вине это не произошло, я всё равно не перестану любить тебя, Певи… Я не нахожу связи между событиями тех лет и моим чувством к тебе.
ПЕВИ. Когда ты её увидишь, в твоих рассуждениях появится другая логика.
АВГУСТ. Певи…
ПЕВИ. Август! Милый мой Август! Как я люблю тебя!
АВГУСТ. Певи, я солгал тебе. Я пойду к ней. Она ведь меня всё равно не узнает. Она не поймёт, зачем я пришел… Что мне от неё надо… Одним любопытным меньше, одним больше — какая ей разница? Она ведь не отличит сына от любопытного? А что, если она станет надо мной смеяться?.. Как ты думаешь, отец, она меня узнает или нет? Ведь когда-то она меня тоже знала… Когда я был маленьким. Такой ежик. Под стол пешком… Ты помнишь? Я падаю, а она меня поднимает. А я опять падаю. А она меня опять поднимает. Но ты же помнишь… А вдруг я посмотрю в её глаза, и эти глаза за несколько секунд расскажут мне то, о чём не рассказывали ни вам, никому, никому все эти годы… А вдруг? Но если моя мать сама мне всё расскажет, тогда зачем мы все собрались? Здесь? За этим столом?.. Простите, я говорю что-то бессвязное. Я вас смутил своей сентиментальностью. Но я вас больше не стану смущать, чтобы не выглядеть глупо… Здесь за столом нас пятеро…
ПЕВИ. Ты должен уйти. Ты вначале собирался уйти.
АВГУСТ. Хорошо, маленькая, я ухожу. Но и ты вместе со мной.
ХУДОЖНИК. Ты никуда не уйдёшь, Август. И ты, Певи, тоже.
ПЕВИ. Почему он не уйдёт? Почему?.. Почему я должна сидеть здесь ночью, если я устала? Я хочу спать.
АВГУСТ. Певи…
ХУДОЖНИК. Певи, пусть Август услышит всё и узнает из уст господина Профессора. И потом решает сам, как поступать…
ПЕВИ. Отец, вы сводите счёты с господином Профессором, но мы не знакомы с вашими цифрами.
АВГУСТ. Ничего, Певи, цифры не менее эмоциональны, чем слова. И в конечном итоге приводят людей к тем же выводам.
ПЕВИ. Они придут к разным выводам, Август. Они ничего не выяснят. Они доказывают, что прошлое не зависело от их желаний…
АВГУСТ. Тогда я приду к выводу.
ПЕВИ. Август, я искала тебя по всему миру не для того, чтобы они вмешивались в нашу любовь. Отец, зачем нам знать то, в чём вы сами не разобрались за эти годы?
ХУДОЖНИК. Спроси у господина Профессора.
АВГУСТ. Он требует, а ты скрываешь?
ХУДОЖНИК. Насколько могу.
АВГУСТ. Здесь за столом нас пятеро. А там в номере гостиницы уже не человек, а то, что с ним можно сделать. Его превращение. Так вот, превращение уже есть, господин Профессор. И здесь я ничего не могу изменить. А меня интересует, что из себя представляет каждый из сидящих за этим столом. И имеем ли мы право задавать друг другу вопросы? Любые вопросы?.. Или только самим себе?.. И способны ли мы отвечать на них… Или всем нам необходим предлог, встряска, чрезвычайное происшествие, наконец, превращение?.. Меня это интересует, господин Профессор… Это… Можно ли с нами сделать то же самое…
ВИКТОР. А ты сомневаешься?.. Еще как…
АВГУСТ. Отец, в чём заключается правда, которую ты подтвердил на суде?
ХУДОЖНИК. Твой отец написал картину «Кровавая паутина» и назвал коммунистов — «партией примитива»…
Слышится громкий заразительный смех.
Вся обстановка гостиной преображается… Только белые, чёрные и красные тона. Загораются и мягко полыхают кресла…
АВГУСТ. И этого было достаточно, чтоб его осудили на смертную казнь?
ХУДОЖНИК. На суде он им сказал, что коммунисты обманули не только страну, они обманули всю планету… Последними его словами было — будь трижды проклята ваша власть примитива…
ПРОФЕССОР. Но вы же надеялись, что его помилуют?..
ХУДОЖНИК. Между мной и правосудием была принципиальная разница.
ПРОФЕССОР. Правосудием?
АВГУСТ. Но ведь вы были с ним друзьями. Почему же не пострадал ты?
ХУДОЖНИК. Я был официальным художником.
АВГУСТ. А другие друзья? Ведь процесс начался не сразу. Всё произошло не в один день. Почему никто не помог ему?
ХУДОЖНИК. Как только арестовали Гения, никто не переступал порога вашей квартиры. Тогда было обычным — ждать. Ждать, что же дальше? Кто будет следующим… Ты улетел из Москвы вместе с моим другом в тот же день, когда судили твоего отца, последним вечерним рейсом. Из аэропорта я вернулся к вам. Под вашими окнами играли марш. До трёх часов ночи я пробыл возле постели твоей матери. Я дал ей снотворное, она заснула. И я пешком отправился домой. Рано утром я звонил твоей матери несколько раз. Но трубку никто не снимал…
Журнал «Наука и жизнь» традиционно обращается к жанру детективной литературы, способствующей, как нам кажется, искусству мыслить логически. Герой публикуемой повести — профессор математики Ваграм — определяет свой метод как «гармонический анализ» и, основываясь на нем, ведет необычное расследование.