Кровавая пасть Югры - [11]

Так что Мирон вскорости получил срок, даже не по делу, а по доносу. Одно повезло: политику по 58-ой ему не шили. Но в итоге Мирон всё равно перекочевал на нары и вновь с кликухой Щербатый.

Для заключённых послевоенных лет 1947 года и поже наступили исключительно тяжкие времена: именуемые переменами и реконструкцией всего пенитенциарного уклада. Среди самих осуждённых образовалась вражда по понятиям. Вскоре отдельные стычки переросли в откровенную «войну воров и сук». В лесных северных лагерях заключённые выживали в среднем 11 месяцев, включая время на этапирование. А такая статистика объясняла всё: отношение администрации к арестантам, бесконечные кровавые внутренние разборки между самими зэками и таёжный северный климат вкупе с голодным пайком.

При таком раскладе государство опрометчиво и бездумно теряло дармовую рабсилу. А уж о перевоспитании «оступившегося» осужденного и речи не могло быть. Следовало срочно что-то менять во всей пенитенциарной системе. И начали «менять» лагерную организацию общности содержания осуждённых на колонии. В таковых предусматривался раздел преступников прежде всего по режимности содержания в зависимости от преступления.

И опять полилась кровь. На этот раз как преступников, так и администрации лагерей.

Осуждённых делили, тусовали, перераспределяли, по мастям, статьям, количеству судимостей и побегов. Зоновская тайга гудела от массовых бунтов недовольных заключённых. Едва в тайге потеплело, с первыми лучами мартовского солнца начались побеги. Они стали массовыми и дерзкими. Щербатый уверовал в свою звезду успеха: пришла его пора! Он стал жить надеждой на ПОСЛЕДНИЙ побег. Намечал даже примерный путь через горную тайгу.

Он ловил каждое слово от вольнонаёмных, дубаков, контролёров: что скажут о местности. За зиму прикинул, что до первой речки на юг будет до пятисот километров. Далее если не столько же, если не больше до Лены с Олёкмой. Всего до Могочи около полутора тысяч «столбиков» – километров по горной тайге-урману. Даже по двадцать в сутки – больше двух месяцев. Еда, одежда, обувь и… волки.

Припасал соль, сухари, проволоку для крючков и силка, нитки. Трудности были с противогазом: резина с его маски годилась на рогатку. Сбить из неё белку, а может какую птицу по тихому куда сподручней и безопасней для беглеца, чем из ствола. Всё это Щербатый надёжно прятал. И никому ни слова: настучат.

Ещё осенью перевели Мирона в карьер сеять песок. Здесь он был необыкновенно белый. И будто бы редкий какой-то. Но не песок давно интересовал блатного зэка. Здесь он прятал – курковал припасы. У него уже созрел план побега. Но чтобы успешно свалить и выжить, Щербатый подыскал и подбил двоих зэков-кентов в соучастники.

Вор-рецидивист Спартак и вольный фраер Мопс стали его напарниками в самом карьере. Для задуманного дела они подходили почти идеально. Работавших наверху карьера двух грузчиков-кентов, принимавшие песок из вагонетки, тоже решили прихватить. По замыслу блатных, кенты могут послужить «коровами». То бишь живыми консервами. Особенно до таяния снега и отрыва на приличное расстояние от неизбежной погони. Хотя бы на крайний случай голода, а он в зимней тайге неизбежен. Да и на зоне они ходили под Спартаком шестёрками. По предложенному Щербатым плану побег станет возможным при очередном приезде «кума» – опера из управления для показательной «перековки» зеков.

Скиповая вагонетка поднимала по направляющим просеянный песок наверх карьера. Это было около сотни метров по вертикали. Трое зэков и двое охранников находились в карьере внизу при погрузке. Двое заключённых принимали груз. У них часовой был один: это уже на территории лагеря.

«Кум» решил управиться в начале марта. И его «выезд» с начальником колонии послужит сигналом к побегу. Как только объявят о сборе и конвойный прикажет следовать в зону, то те должны столкнуть его вниз. Одновременно карьерщики глушат и валят своих конвоиров. Забирают оружие, одежду и связывают всех живых. Закапывают в песок, оставляя живыми: всё не по мокрому!

Лишь заревела сирена, отвлекшая на мгновение надзирателей, как заключённые на них напали. Управились одномоментно, даже никто не вскрикнул. Связанным охранникам заткнули рты и зарыли по уши: сами не вылезут. Один долго скулил и просил не убивать. Не знали они, что им просто повезло. Лишь беглецы управились и переоделись, как наверху послышались выстрелы. Вор Спартак заорал: «Босяки, мать вашу… рвём когти шустрее! Мопс, сыпь махру на след! Шнырь, прихвати фляжки у дубаков! Отваливаем, отваливаем!» С конвоиров сняли всё и сапоги в том числе. Забрали оружие, патроны. Выкопали припасы. Следы посыпали ядом для крыс и махрой. Уже убегая, зэки услышали новую канонаду выстрелов. Их это только приободрило: далеко.

Три автомата и ножи – этого достаточно для пятерых. Бежали на юг, не разбирая дороги: здесь не было даже звериной тропы. Хотя вскоре тропа появилась, но сзади них. Это шла стая приполярных волков, известных своей исключительной лютостью. Они не жаловали своих ослабших родственников и пришлых: все шли в пищу. Хищники могли за один приём съесть мяса более своего веса.