Кровавая графиня - [166]

— Ну что ж, послушаем твой отчет, — проговорил Дёрдь Турзо, когда экипаж с грохотом проезжал по улицам Нового Места, кишевшим восторженными гражданами.

Юрай Заводский разложил на коленях записи и стал докладывать:

— На покупку драгоценностей, тканей, платьев, мебели выделено восемь тысяч семьсот золотых. Большинство этих вещей уже куплено в Вене. Остались мелочи.

— Только не экономь, Юрай, не экономь, пусть Юдита будет довольна мною и пусть каждый видит, что Дёрдь Гурзо не скупится, когда дочь его выходит замуж.

— Прекрасной Юдите я назвал лишь половину того, что ваша щедрость уготовила ей, но она и то пришла в неописуемую радость. Она придет в несказанный восторг, когда увидит, что получит гораздо больше ожидаемого.

Палатин довольно погладил волосы и пожелал себе поскорее увидеть счастье Юдиты.

— Для кухни, для закупки продовольствия, — продолжал секретарь, — было выделено пятьсот золотых. В том числе для завоза пряностей, риса, мускатных орехов, корицы, миндаля, инжира. Сюда входит еще покупка сахара, изюма и других сладостей. Поместья должны внести на свадебные расходы тысячу золотых.

— Этого мало, — прервал его палатин. — Назначьте им на пять сотен золотых больше.

— На пять сотен больше, — записал секретарь. — Три поместья — оравское, льетавское и бытчанское — должны поставить шестьдесят коров, сорок волов, сто сорок телят, триста пятьдесят баранов, двести хряков, тысячу кур, четыре сотни гусей, шесть тысяч яиц, шестьсот перепелок, четыреста зайцев, тридцать косуль, три тысячи фазанов.

— Дичь обеспечит нам Всевышний, — рассмеялся палатин, — лишь бы не поскупился. А что мои подданные?

— Им было предписано платить дань, а именно: подданным оравским, льетавским и бытчанским — семьсот пятьдесят золотых, пригнать сорок коров, сто семнадцать телят, сто пятьдесят баранов, сто шестнадцать свиней, поставить тридцать косуль, сто восемьдесят восемь зайцев, пятьсот тридцать перепелок, четыреста пятьдесят каплунов, семьсот семьдесят кур, четыреста двадцать гусей, пять тысяч четыреста яиц, сто дунайских лососей, две тысячи триста фазанов, десять возов овса, тридцать шесть возов сена.

— Пусть управители объявят, — отозвался палатин, — что от подданных своих я требую всего этого в двойном размере.

— Это невозможно, господин, — возразил секретарь. — Что касается подданных, то и означенное до сих пор для них — непомерный груз.

Он стал вспоминать несчастных, которые в бытчанском замке падали ниц перед ним и слезно молили, чтобы он не требовал от них ни одного динария, ибо денег они не видят уже месяцами, и чтобы не забирал у них последнюю коровенку, единственную кормилицу.

— Не понимаешь ты меня, мой друг, — рассмеялся палатин. — Прикажем им все поставить в двойном размере, а потом оповестим, что половину им прощаем, пускай себе радуются!

Юрай Заводский горько усмехнулся. Он не забыл еще Заводья, родной деревни, где мальчиком наблюдал воочию жизнь подданных, вечно надрывавшихся на работе, ободранных и голодных. Он знал, что такое нищета — его родители, бедные дворяне, тоже хлебнули ее вдоволь. Еще мальчиком он беспомощно сжимал кулаки, возмущаясь горестями бедняков. А теперь, высоко вознесясь над ними, грустил, что не мог помочь им так, как хотел бы.

— Не по нраву мне, господин секретарь, — попенял ему палатин, — что ты вновь и вновь проявляешь предосудительное, нехозяйское сочувствие к подданным, которые послушны лишь тогда, когда надрываются на земле и целиком зависят от своего повелителя.

Юрай Заводский промолчал.

— И все же хочу тебя отблагодарить, дружище, — благосклонно продолжал палатин, — ради тебя готов отменить беднякам денежный взнос на свадебные расходы. Вычеркни эти семьсот пятьдесят золотых. А как обеспечены наши четвероногие гости?

— Сена, соломы и овса свезли в Бытчу уже такое множество, какого там еще никогда не видывали. И все еще подъезжают новые и новые телеги.

— А как кухня? Не осрамимся ли?

— Нет, мой господин. Мы уже наняли двадцать поваров и пекарей, знаменитых мастеров своего дела.

Дёрдь Турзо в упоении рисовал себе картины свадебного веселья: съедется цвет всего королевства, а также представители иноземных правителей и князей. Юрай Заводский думал о свадьбе не так весело, ибо опасался встречи с Алжбетой Батори.

Они еще не проехали Мельницы, когда предводитель палатинской свиты заметил над Вагом вихрь взвивавшегося облака пыли. И тут же различил великое множество всадников.

Палатин приказал кортежу остановиться.

Сперва подумалось, что это шайка разбойников, а то не приведи Бог — грабителей-турок. Капитан на всякий случай приказал гайдукам готовиться к бою. Но вскоре стало ясно, что это солдаты и гайдуки, отправившиеся ловить разбойников, и что для кортежа палатина нет никакой опасности. Отряд выглядел утомленным: кони под людьми были взмылены, а сами солдаты покрыты пылью.

Палатин вышел из экипажа и с любопытством оглядел подъезжавших всадников. Командир отряда, узнав его, остановился на должном расстоянии, окаменев от излишнего усердия, и приказал ратникам отдать палатину честь.

На вопрос палатина он стал сбивчиво рассказывать, как они, не ведая отдыха, преследовали разбойников за Вагом. Куда бы они ни являлись, кого бы ни спрашивали, видел ли кто разбойников, им везде охотно отвечали, что видели, что они, дескать, там-то и там. Так они наконец попали на Птичий Верх. Но и там не застали вольных братьев, лишь какой-то мужик указал, что их следует искать на Панской Яворине. Тут Фицко наконец прозрел и, как бешеный, кинулся на мужика: «Говори правду, коли жизнь тебе дорога!» Мужик долго по-всякому отпирался, но когда Фицко стал душить его, выложил всю правду. Разбойников он не видал. Он был среди множества слуг графа Няри, которых гайдук развез по округе. Приказали потолкаться вокруг Птичьего Верха, а когда туда примчатся ратники — сказать им, что видел разбойников на Панской Яворине. Обозленные солдаты и гайдуки избили мужика до смерти, а потом по приказу своих командиров помчались назад, в Чахтицы.