Кровь Заката - [62]

– Не понимаю, объясни.

А эльфы, оказывается, умеют шутить. Отчего-то это открытие поразило его больше, чем собственное чудесное спасение и осознание того, что в Тарре живут не только люди и что многое из того, что он почитал сказками, существует или существовало.

– Я жду, Эрасти.

– Может, это прозвучит глупо, но Анхель хотел того же, что и я, – справедливости и милосердия для тех, кто не может позаботиться о себе сам. Ради этого он пошел против семьи, был готов на все, даже на смерть. Это он открыл мне глаза…

– Ты прощаешь его из чувства благодарности?

– Я не прощаю его. Ларэн, ты сам завел этот разговор, так выслушай меня до конца, мне и так трудно говорить, мысли расползаются, как котята из корзинки. Если я сейчас не смогу объясниться, я этого никогда не смогу.

Эльф больше не перебивал, только смотрел огромными синими глазами. Похоже, этот разговор был ему очень важен.

– Понимаешь, Ларэн, – Творец, как же мало слов в арцийском языке! – Анхель верил в то, что делал. А я поверил ему. Я не верил ни в Творца, ни в Антипода, но Свобода стала моим богом. Свобода для всех и Милосердие для тех, кто в нем нуждается. Мы двадцать раз были готовы за это умереть, но мы не умерли, а победили. И все пошло не так. Нам казалось, что стоит выполоть сорняки, и тут же мир зарастет лилиями и виноградом. А вместо одного большого зла из земли полезли десятки малых, каждое из которых хотело стать большим… Наверное, я говорю глупо?

– Отнюдь нет. Продолжай.

– Анхелю было труднее, чем мне. Он был первым, я – вторым. Решал он, и решения эти часто были не такими, как мне хотелось, как когда-то нам обоим виделось из Мирии. Он все больше и больше становился императором, а я оставался резестантом.

В конце концов мы перестали понимать друг друга. Он считал, что по-другому нельзя, а я считал, что нельзя делать то, что делает он. Иначе зачем было нужно городить огород и свергать Пурину? Чтобы стать такими же, ну, разве что чуток лучше? Наша дружба была очень крепкой, она выдержала два года власти, но потом мы все же рассорились. Когда он приказал подавить голодный бунт. Да, голодных на улицу вывели сторонники Пурины, предварительно выкатив им вина. Да, не брось Анхель на усмирение тяжеловооруженных всадников, пьяная толпа разнесла бы не только императорский дворец, но и всю столицу. Но ведь они действительно были голодными, им было плохо.

Во времена Пурины в Мунте жили лучше, чем в провинциях, а после нашей победы всем стало одинаково худо. Анхель считал, что он справится с голодом и нищетой, но для этого ему нужно было остаться у власти. А я видел, что ему, прежде всего, нужно сохранить власть. Он, конечно, постарается накормить и защитить своих подданных, но для него они стали уже не целью, а средством, что бы он ни говорил.

Мы поссорились, это было ужасно. Мы орали друг на друга, как торговки на базаре. В конце концов я хлопнул дверью. Анхель крикнул мне вслед, чтобы я образумился. Утром мы встретились и заговорили о делах, но все это было враньем. Я думал несколько месяцев, а потом все же вернул подаренное кольцо и сказал, что ухожу.

Я решил все начать сначала. Товиус Эртрудский не лучше свергнутого нами Пурины. Я подниму восстание, а потом… В Эртруде все должно быть иначе, чем в Арции. Если мне повезет, люди увидят, что можно жить без зла, лжи, ненависти. Свобода для всех и милосердие к слабым, что еще нужно человеку? Ты молчишь?

– Я слушаю. Мне кажется, я понимаю, чего ты хочешь, но почему ты решил, что Анхель тебе враг?

– Если у меня получится, он поймет, что зря предал сам себя. Анхель – гордец, он не смирится с тем, что я смог то, что не удалось ему. Победи я, жизнь Анхеля окажется зачеркнутой им самим. А вот если я погибну, он будет прав, по крайней мере в глазах других. Значит, и вправду есть только один путь, путь меньшего зла, по которому он и пошел.

– Ты тоже так полагаешь?

– Нет. Пусть я проиграю, но покажу дорогу. Рано или поздно, но кто-то докажет, что власть может быть сильной без жестокости, а властелин оставаться человеком.

– Значит, ты все-таки простил?

– Может быть, и так, – Эрасти пожал плечами, – по крайней мере, я не хочу платить Анхелю его же монетой. Эртруд нас рассудит… Я уничтожу Товиуса, и, если в Эртруде забудут, как бояться солдат и кланяться сильным, это и будет и моим ответом Анхелю и, если хочешь, местью.

– Нет, Эрасти, – рука Ларэна коснулась его плеча, – ты не поедешь в Эртруд. Возможно, люди потом и поймут то, о чем ты говоришь, но не ты и не сейчас это им расскажешь. Тебя ждет другая участь, и ты сам ее только что избрал…

2862 год от В.И.

Утро 2-го дня месяца Собаки.

Арция. Тагэре

Графиня Койла шумно чмокнула сестру в осунувшуюся щеку и защебетала обо всем и ни о чем. Эста равнодушно слушала болтовню Марион. Она не сомневалась, что та приехала по приказу отца, которого многочисленные члены семейства Фло не осмеливались ослушаться. Когда Старый Медведь исчерпал силы и аргументы, он велел Марион покинуть своих многочисленных отпрысков, отправиться в Тагэре и «вставить своей сестре мозги». Эстела прямо-таки слышала низкое отцовское рычанье. Отец на стороне Шарля, он ее никогда не поймет. Делия как-то сумела доказать свою непричастность, Шарль же поклялся, что с женой Рауля у него ничего не было и быть не могло, и эти мужчины поверили ему, а не ей. Но она еще не сошла с ума, она знает, у кого в замке густые черные локоны и каких усилий стоит это Делии. Дурак Шарль не знает, что его любовница каждую ночь наматывает прядки на привезенные из Канг-Хаона глиняные валики, она бы тоже могла это делать, но она не терпит лжи даже в малом. Ее красота – это ее собственная красота. До последнего лета ей казалось, что этого достаточно, но Шарля привлекла похотливая кошка, фальшивая и внутри, и снаружи. А теперь ей, Эстеле Тагэре, предлагают поверить, что ничего не произошло.