Кровь за кровь - [20]

Живем душа в душу. Никаких проблем.

– Счастливый… – разочарованно вздохнула Лилька. – А я разведена. Муж оказался таким мерзавцем…

Она долго и обстоятельно рассказывала о своих семейных коллизиях, а я с тоской поглядывал на часы – ждал, когда начнется официальная часть вечера, которая, как я надеялся, будет достаточно короткой.

Меня спас Маркузик. Он решительно оторвал от моего плеча эту рыбу-прилипалу в образе Чугунка, и мы направились к самой большой группе, окружившей нашего незабвенного директора Николая Емельяновича. Он носил фамилию Хворостянский, но свое прозвище Палкин получил вовсе не по аналогии. Иногда некоторые наши особо грамотные, но недисциплинированные башибузуки называли его даже Николаем Кровавым. Старый партиец, Палкин любил, чтобы везде царил жесткий коммунистический порядок. Лично меня он выгонял из школы не менее десяти раз.

Благодаря его "протекции" меня так и не приняли в комсомол, за что я ему буду благодарен по гроб жизни. Нет, я не был антисоветчиком или диссидентом, но мне никогда не нравилось ходить в ногу вместе со всеми. За что, кстати, я получал по полной программе в учебке. Может, из-за этого я и попал в спецназ, где умение ходить строем всегда стояло в последней строке учебного плана.

– Неужто Сильверстов? – фальшиво обрадовался Николай Емельянович, и его узкая ладонь утонула в моей мозолистой лапище. – Рад, очень рад…

– Ах, как я за вами соскучился, Николай Емельянович… – Я сгреб его в объятия и даже попытался выдавить счастливую слезу.

Чтобы не расхохотаться в полный голос, Плат прикусил нижнюю губу, а Маркузик, пользуясь своим невысоким ростом, поспешил спрятаться за чужие спины, где его и сразили наповал конвульсии беззвучного гомерического смеха.

– Да, да, конечно… Вы были такими хорошими ребятами… – Обалдевший Палкин не знал, что сказать. – Мы так рады видеть вас…

Показав все свои вставные зубы, будто перед объективом фотоаппарата, Николай Емельянович поторопился свалить. Он ни на йоту не поверил в мое чистосердечие и не без оснований опасался, что я могу вспомнить некоторые свои старые штучки…

– Стасик… Как ты вырос…

Тихий голос из-за спины заставил меня вздрогнуть. Я резко обернулся – и увидел нашу классную, Софью Ивановну. В школьные годы она сражалась за меня как львица за своего детеныша. Впрочем, не только за меня – за всех наших остолопов. Не будь Софьи Ивановны, сидеть бы мне в тюряге до скончания времен. Теперь, конечно, я знал, что не был подарком ни для семьи, ни для школы. Но тогда я об этом не задумывался, и лишь боязнь разбить ее большое и любящее сердце заставляла меня изо все сил держаться в рамках приличия и вовремя зажигать красный свет перед своими бандитскими замашками. Мы ее даже не уважали – боготворили. Она никогда не повышала голос, была со всеми ровна, приветлива, терпеть не могла лесть и наушничество. Какие баталии ей довелось выдержать из-за нас на педсоветах, одному Богу известно…

– Софья Ивановна… – У меня не хватило слов, и я поспешил спрятать неожиданно увлажнившиеся глаза на ее худеньком плече.

– А где Платонов и Кузьмин? – спросила Софья Ивановна.

– Здесь мы! – в один голос бодро рявкнули мои друзья, выступив вперед.

– Три мушкетера в сборе, – весело сказала Софья Ивановна и немого зарделась, когда Маркузик – чертов франт! – церемонно поцеловал ей руку. – С вами я встречалась в прошлом году, а вот Стаса не видела уже больше десяти лет. Вымахал вверх, как коломенская верста…

Поговорить нам не дали – на Софью Ивановну налетела толпа наших девчат, и она утонула в шелках, бархате и крепдешине, в которые нарядились несколько увядшие за годы самостоятельной жизни прелестницы.

– Бабы, они и есть бабы… – недовольно проворчал Плат, гневно поглядывая на молодых женщин. – Не дают солидным людям потолковать по душам…

– Марк, скажи пусть начинают. – Накрытые столы притягивали мой взгляд словно магнитом. – У меня в животе уже образовался полный вакуум.

– Кому что… – саркастически ухмыльнулся Маркузик. – Тебе нужно было взять тормозок.

Обжора.

– Здравствуйте, мальчики!

Мы обернулись на голос и увидели шикарную пару: он – в костюме по меньшей мере от Валентино, она – в таком дорогом прикиде, что я даже не мог представить, сколько стоит все это кружевное великолепие. На ее шее сверкал целый водопад бриллиантов, а ухоженные руки с неестественно длинными ногтями украшал добрый десяток колец и перстней неимоверной цены.

– Не узнаете? – Она жеманно улыбнулась.

– Еще чего… – буркнул Маркузик. – Привет, Сосиска.

Ее улыбка несколько потускнела, а я наконец сообразил, что за дивное чудо облагодетельствовало наш междусобойчик.

Это была Алена Карташова, по прозвищу Сосиска. Его она получила еще в первых классах за пламенную любовь к деликатесным и в те времена дефицитным изделиям из свиного фарша, которые ее папаша получал в обкомовском спецраспределителе и которые она жрала тайком от одноклассников, выполняя строгие предписания своей мамаши, вполне обоснованно опасающейся раскрыть смертельную тайну бытия коммунистических заправил города. Бедный Маркузик имел несчастье влюбиться в Алену, но уже в восьмом классе Сосиска смотрела на нас как на недоразвитых и гуляла только с такими же мажорами, как сама. Потому наш безутешный гений получил не только полный облом, но еще и звиздюлей от ухажеров Карташовой. Конечно же, такого надругательства над другом мы с Платом стерпеть не могли и в один прекрасный вечер устроили этим козлам маленький сабантуй, после чего нас пытались вычислите все менты города. Спасибо папаше Сереги, сумевшего, пользуясь своим служебным положением, увести следствие на ложный след. Иначе, несмотря на молодость, нам светило бы как минимум по пять лет – коммунистические хозяева страны считали себя и своих отпрысков неприкасаемыми и мстили инакомыслящим со свирепством и беспощадностью мафиозо из сицилианской "Коза ностра".