Кровь Тулузы - [84]

— Как тебе это удалось, Кассюэжюль? — спрашивали его удивлённые селяне.

Но Кассюэжюль был не только молчалив — он умел держать язык за зубами.

— Не беспокойтесь, всё в порядке. Главное, они вернулись.

Шевалье де Пушарраме так никогда бы и не начал работы по восстановлению церкви, если бы не вмешался епископ Комменжа. И никто не знал, почему — то ли хотел позлить епископа, то ли подчиняясь какой-то странной прихоти — шевалье решил, что восстанавливаемая церковь должна стать крепостью; решение это предполагало проведение работ поистине грандиозных.

— Но почему церковь должна быть крепостью, господин шевалье? — поинтересовался у него консул.

— А вы разве не знаете, что в стародавние времена, когда на Пушарраме напали сарацины, защитники из Комменжа смогли разгромить их только потому, что церковь оказалась настоящей крепостью?

Ни консул, ни остальные этого не знали.

— Но сейчас сарацин можно больше не бояться!

— Во времена альбигойцев церковь тоже была крепостью, и на её камнях я могу показать вам следы от стрел, выпущенных из арбалетов негодного Симона де Монфора.

— Но эти времена в прошлом, господин шевалье.

— Менее пятидесяти лет назад в Памье протестанты перерезали иезуитов в их собственном монастыре. Чего бы святые отцы тогда ни отдали за то, чтобы обитель их была настоящей крепостью!

И шевалье принялся наносить на план угловые башенки и глубокие рвы.

— Денег, оставленных вашим отцом, окажется недостаточно, — в испуге предупреждали его друзья.

— А никто и не говорит об этой смехотворной сумме! Консул найдёт деньги! Епископ Комменжа найдёт деньги!

И он призвал в Пушарраме большую артель строителей из Каркассонна. Эти люди умели только строить и разрушать — чтобы строить заново; цель у них была одна — возводить монументальные сооружения.

Работы приняли невиданный размах, и в души жителей закралась тревога. Церковь-крепость! Главное, никто не знал, кто заплатит строителям. Быть может, епископ Комменжа откроет свою сокровищницу? Внесёт деньги консул, собирающий налоги? Раскошелится сеньор, затеявший перестройку? А может, платить станет сам король Франции? Следовало, конечно, задать такой вопрос членам парламента Тулузы, но все прекрасно знали, что рискующий обращаться в парламент увязнет в бумагах и будет навсегда потерян как для земли, так и для неба.

Строители вели себя по-хозяйски и постоянно ссорились с местными жителями: то и дело вступали в стычки с крестьянами, и каждый бедняк, идя за плугом, с тоской думал, глядя издалека на огромные строительные леса, окружавшие будущую церковь-крепость, что за эту работу платят его деньгами.

Всё держалось на вере в мудрость Пушарраме. Она-то и помогала теплиться хоть какой-то надежде. Но однажды молчун Кассюэжюль, слывший человеком здравомыслящим, стоя посреди площади, заявил:

— О-о! Это Пушарраме-отец был мудр! Сыну же своему он не оставил мудрости даже размером с малую осеннюю сливу, мякоть которой высушило солнце, а косточку сгрызла гусеница.

Видимо, Кассюэжюль давно это знал, ведь именно он привёз шевалье из Тулузы. С того дня церковь-крепость в глазах жителей деревни приобрела ещё более грозный облик, тень её выросла до поистине гигантских размеров и накрыла собой весь край, тогда каждый ощутил на своих плечах тяжесть её колокольни.

Но когда душой шевалье де Пушарраме-сына завладела гордыня, стало совсем худо. Глядя на множество рабочих, облепивших старую церковь, словно пчёлы улей, и, прекрасно понимая, какое потрясение вызвало в округе строительство, он пришёл в возбуждение, близкое к безумию. И проявилось оно весьма странно.

В церкви на хорах стояли старинные скульптуры, примитивные изображения Иисуса Христа, апостолов и прочих персонажей мистерии страстей. Со временем у некоторых статуй отвалились руки и ноги, а голова Христа, некогда отсечённая сарацинами, незакреплённая стояла на плечах статуи.

Шевалье де Пушарраме решил поменять все скульптуры. Для этого он пригласил самого Тома Капеллана, великого художника Тома Капеллана из Тулузы. Тот немедленно принялся за работу и, следуя вдохновению свыше, начал с головы Христа: он чудесным образом выточил её из камня, сумев отразить в ней всю задуманную им красоту.

Но когда шевалье де Пушарраме увидел на хорах эту голову, он пришёл в неописуемую ярость. Схватив голову обеими руками, он швырнул её вниз на плиты пола. Ибо он хотел, чтобы голова Христа имела сходство с его собственной головой! В этой церкви он хотел подменить собой Бога!

— Разве я не объяснил, чего хочу? — набросился он на Тома Капеллана.

В самом деле, он объяснил скульптору всё, однако желание получить изображение Христа, похожего на толстого лысого сеньора с опухшим красным лицом, было настолько безосновательно, что Тома Капеллан не придал значения адресованной ему просьбе и сделал голову такой, какой видел её своим внутренним взором.

Голова разбилась на множество кусочков; Тома Капеллан хотел собрать их, соединить и водрузить на плечи Иисуса Христа, полагая, что приступ безумия у сеньора скоро пройдёт. Шевалье помешал ему: он приказал приниматься за работу — лепить голову с него, шевалье де Пушарраме. А когда Тома Капеллан отказался, шевалье вытащил шпагу и, грозно размахивая ею, велел незамедлительно приступать к работе: в противном случае пусть молится перед смертью. Не желая подвергать себя опасности, Тома Капеллан вылепил новую копию и не стал собирать с пола осколки прекрасной головы Христа, а когда настала ночь, сбежал обратно в Тулузу, и больше в Пушарраме его никто никогда не видел.