Кровь Тулузы - [129]
Наклонившись вперёд, Альфонс Уррак не заботился о том, понимал ли его грешник, то есть я. Его обуревала ненависть, которую я ему внушил. Но ещё сильнее в нём клокотала ярость, пробуждённая не только еретиками, живущими ныне, но и еретиками умершими и потому избежавшими заслуженной кары.
Каким-то непонятным образом мысль его шла ко мне, и я внимал ей свободно и непринуждённо. И хотя в тексте обвинения прозвучала иная причина моего отлучения, я твёрдо знал, почему он предавал меня анафеме: доминиканец чувствовал, что древняя альбигойская вера пережила века и выжила, несмотря на бдительность папской Церкви, он знал, что вера эта, словно вечный огонь, по-прежнему пылала в моём сердце.
Чем больше он говорил, тем пронзительней становился его хрипловатый голос, тем громче звучали его слова. О, с каким восторгом превозносил он свою веру! Я страдал от его искренности, ибо не мог не понимать величия и красоты его слов. Ах, как же истово он верил! Человек в белом одеянии, похожий на меня лицом, мой жестокий брат ставил своё Небо выше правосудия и безоглядно любил свою Церковь и своего Бога. Не менее сильной была и его ненависть — он ненавидел меня до такой степени, что готов был пролить мою кровь. Его искренность взывала к моей собственной искренности. Мне хотелось высказаться, выступить в свою защиту, сражаться. Но как? Я был парализован, продрог до костей, ибо он напал на меня в тот самый миг, когда сомнение, поселившееся в душе моей, сделало меня особенно уязвимым. Великое бремя, сотканное из мрака, обрушилось на меня, грозя раздавить мою душу. У меня было такое чувство, словно изо всех ущелий и теснин выполз накопившийся мрак и, проникнув в моё нутро, застыл там навсегда. Моя вера съёжилась. Я пришёл сюда, где росли самые древние деревья Франции, чтобы с помощью языка природы постигнуть божественные тайны, но мне не суждено их понять. Всё кончено. Моё преступление в глазах Церкви заключалось, скорее всего, именно в том, что я хотел понять. Но я больше никогда и ничего не пойму — своим обрядом Церковь обрекала меня на блуждание в потёмках зла.
Отчаяние охватило меня. Если бы я мог кричать, все бы услышали, что я готов прийти и добровольно лечь в открытый гроб. Я даже попытался подняться по скале, дабы там, наверху, вытянуться в дощатой домовине и просить закопать меня живым.
Внезапно Альфонс Уррак умолк. Потом с его губ слетели последние, заключительные слова церемонии отлучения:
— In nomine Patris et Filii et Spiritus sancti. Amen[41].
Содрогнувшись, Уррак повелительно взмахнул рукой. Двенадцать факелов одновременно опустились и, отбросив судорожный отблеск, погасли. Двенадцать священников затоптали огонь ногами, словно в нём была заключена моя душа, отсечённая от сообщества творений Господа, моя духовная жизнь, которой только что положили конец.
И тогда в ночи, внезапно окутавшей мраком лес и горы, во мне вспыхнул великий свет. Я увидел и понял всё, что мне казалось необъяснимым, — понял молчание богов и их слова, ещё более загадочные, чем их молчание, понял добродетель Грааля, его священную красоту и его неуловимые свойства. Я искал его, а он был всюду, рядом со мной. Изумруд, покоившийся теперь под собором Сен-Сернен, содержал всего лишь каплю крови этого мира. Подлинная кровь Иисуса Христа струилась со всех сторон, смешивалась с румянцем осени и растекалась по земле среди опавшей листвы. Она лилась отовсюду, окрашивая старые дубы и придавая ржавый оттенок можжевельнику. Я стоял под дождём из пречистой крови. Можно было причаститься водой из любого источника. Тайна духа была доступна всем, и весь мир мог быть спасён. Не нужно было ни магических талисманов, ни искупительных реликвий, просто каждый должен был сам позаботиться о своём спасении, отыскать его в самом себе и разжечь, как раздувают угасший костёр, тот единственный, от искры которого вспыхивает пламя.
Эта истина, удивительная и яркая, наполнила меня сладостным веселием, наступающим только при созерцании подлинной красоты. Я поднял голову и увидел неизвестную звезду, словно подтверждавшую своим непривычным блеском незыблемый порядок вещей. Никогда ещё звёзды не казались мне такими прекрасными и так гармонично расположенными на небесном своде.
С дороги доносились голоса священников, двинувшихся в обратный путь. Мул кюре из Сен-Авантена отказывался сдвинуться с места. Неожиданно раздался громкий треск и испуганные возгласы: это уронили гроб — он свалился со скал и разбился. Но вот голоса смолкли, и теперь до меня доносился только сдавленный шёпот замешкавшихся и охваченных страхом зрителей; вскоре и их силуэты растворились во тьме.
Молчаливый лес вновь зажил своей обычной жизнью. Я услышал, как в стволах деревьев течёт сок, почувствовал, как под землёй шевелятся древесные корни. Стаи разбуженных птиц, взлетевших в усеянное звёздами небо, вернулись на прежние места. Кроны деревьев, отшелестев, погрузились в ночной сон. И я, переполненный радостью, взял свой посох и двинулся в путь.
Шёл я долго. Вскоре вдали зазвонил колокол, созывая на заупокойную молитву. Несмотря на разделявшее нас расстояние, я ясно, словно яркую миниатюру в книге ночи, увидел витражи в церкви Сен-Авантена, где, согласно обычаю, молились об отлучённом от Церкви еретике, ибо его теперь не пробудит даже Страшный суд. Впрочем, трубы этого суда уже успели вострубить надо мной.
В книгу вошли два никогда раньше не переводившихся на русский язык романа Мориса Магра (1877–1941) «Кровь Тулузы» (1931) и «Сокровище альбигойцев» (1938), посвященные, как и большая часть творчества этого французского писателя-эзотерика, альбигойскому движению XII–XIII вв. В отличие от других авторов М. Магр не просто воспроизводит историческую панораму трагических событий на юге Франции, но, анализируя гностические и манихейские корни катарской Церкви Любви, вскрывает ее самые глубинные и сокровенные пласты.М. Магр считал («Magicien et Illuminés», 1930), что принципиально синкретическое религиозно-философское учение катаров, впитавшее в себя под влиянием друидов, скрывавшихся в Пиренеях от преследования ортодоксальных христиан, элементы кельтской традиции, прежде всего в ее доктринальном и теогоническом аспектах, немало заимствовало также от индуизма и буддизма, семена которых, судя по всему, посеяли в Лангедоке странствующие тибетские монахи, — впрочем, приятель писателя немецкий литератор и исследователь арийской традиции Отто Ран, близкий к кругам весьма компетентного тайного общества «Аненэрбе», лишь отчасти разделял его мнение.
В основу романов Владимира Ларионовича Якимова положен исторический материал, мало известный широкой публике. Роман «За рубежом и на Москве», публикуемый в данном томе, повествует об установлении царём Алексеем Михайловичем связей с зарубежными странами. С середины XVII века при дворе Тишайшего всё сильнее и смелее проявляется тяга к европейской культуре. Понимая необходимость выхода России из духовной изоляции, государь и его ближайшие сподвижники организуют ряд посольских экспедиций в страны Европы, прививают новшества на российской почве.
Владимир Войнович начал свою литературную деятельность как поэт. В содружестве с разными композиторами он написал много песен. Среди них — широко известные «Комсомольцы двадцатого года» и «Я верю, друзья…», ставшая гимном советских космонавтов. В 1961 году писатель опубликовал первую повесть — «Мы здесь живем». Затем вышли повести «Хочу быть честным» и «Два товарища». Пьесы, написанные по этим повестям, поставлены многими театрами страны. «Степень доверия» — первая историческая повесть Войновича.
«Преследовать безостановочно одну и ту же цель – в этом тайна успеха. А что такое успех? Мне кажется, он не в аплодисментах толпы, а скорее в том удовлетворении, которое получаешь от приближения к совершенству. Когда-то я думала, что успех – это счастье. Я ошибалась. Счастье – мотылек, который чарует на миг и улетает». Невероятная история величайшей балерины Анны Павловой в новом романе от автора бестселлеров «Княгиня Ольга» и «Последняя любовь Екатерины Великой»! С тех самых пор, как маленькая Анна затаив дыхание впервые смотрела «Спящую красавицу», увлечение театром стало для будущей величайшей балерины смыслом жизни, началом восхождения на вершину мировой славы.
Главные герои романа – К. Маркс и Ф. Энгельс – появляются перед читателем в напряженные дни революции 1848 – 1849 годов. Мы видим великих революционеров на всем протяжении их жизни: за письменным столом и на баррикадах, в редакционных кабинетах, в беседах с друзьями и в идейных спорах с противниками, в заботах о текущем дне и в размышлениях о будущем человечества – и всегда они остаются людьми большой души, глубокого ума, ярких, своеобразных характеров, людьми мысли, принципа, чести.Публикации автора о Марксе и Энгельсе: – отдельные рассказы в периодической печати (с 1959); – «Ничего, кроме всей жизни» (1971, 1975); – «Его назовут генералом» (1978); – «Эоловы арфы» (1982, 1983, 1986); – «Я все еще влюблен» (1987).
Когда-то своим актерским талантом и красотой Вивьен покорила Голливуд. В лице очаровательного Джио Моретти она обрела любовь, после чего пара переехала в старинное родовое поместье. Сказка, о которой мечтает каждая женщина, стала явью. Но те дни канули в прошлое, блеск славы потускнел, а пламя любви угасло… Страшное событие, произошедшее в замке, разрушило счастье Вивьен. Теперь она живет в одиночестве в старинном особняке Барбароссы, храня его секреты. Но в жизни героини появляется молодая горничная Люси.
Генезис «интеллигентской» русофобии Б. Садовской попытался раскрыть в обращенной к эпохе императора Николая I повести «Кровавая звезда», масштабной по содержанию и поставленным вопросам. Повесть эту можно воспринимать в качестве своеобразного пролога к «Шестому часу»; впрочем, она, может быть, и написана как раз с этой целью. Кровавая звезда здесь — «темно-красный пятиугольник» (который после 1917 года большевики сделают своей государственной эмблемой), символ масонских кругов, по сути своей — такова концепция автора — антирусских, антиправославных, антимонархических. В «Кровавой звезде» рассказывается, как идеологам русофобии (иностранцам! — такой акцент важен для автора) удалось вовлечь в свои сети цесаревича Александра, будущего императора-освободителя Александра II.
Иван Данилович Калита (1288–1340) – второй сын московского князя Даниила Александровича. Прозвище «Калита» получил за свое богатство (калита – старинное русское название денежной сумки, носимой на поясе). Иван I усилил московско-ордынское влияние на ряд земель севера Руси (Тверь, Псков, Новгород и др.), некоторые историки называют его первым «собирателем русских земель», но!.. Есть и другая версия событий, связанных с правлением Ивана Калиты и подтвержденных рядом исторических источников.Об этих удивительных, порой жестоких и неоднозначных событиях рассказывает новый роман известного писателя Юрия Торубарова.
Книга посвящена главному событию всемирной истории — пришествию Иисуса Христа, возникновению христианства, гонениям на первых учеников Спасителя.Перенося читателя к началу нашей эры, произведения Т. Гедберга, М. Корелли и Ф. Фаррара показывают Римскую империю и Иудею, в недрах которых зарождалось новое учение, изменившее судьбы мира.
1920-е годы, начало НЭПа. В родное село, расположенное недалеко от Череповца, возвращается Иван Николаев — человек с богатой биографией. Успел он побыть и офицером русской армии во время войны с германцами, и красным командиром в Гражданскую, и послужить в транспортной Чека. Давно он не появлялся дома, но даже не представлял, насколько всё на селе изменилось. Люди живут в нищете, гонят самогон из гнилой картошки, прячут трофейное оружие, оставшееся после двух войн, а в редкие часы досуга ругают советскую власть, которая только и умеет, что закрывать церкви и переименовывать улицы.
Древний Рим славился разнообразными зрелищами. «Хлеба и зрелищ!» — таков лозунг римских граждан, как плебеев, так и аристократов, а одним из главных развлечений стали схватки гладиаторов. Смерть была возведена в ранг высокого искусства; кровь, щедро орошавшая арену, служила острой приправой для тусклой обыденности. Именно на этой арене дева-воительница по имени Сагарис, выросшая в причерноморской степи и оказавшаяся в плену, вынуждена была сражаться наравне с мужчинами-гладиаторами. В сложной судьбе Сагарис тесно переплелись бои с римскими легионерами, рабство, восстание рабов, предательство, интриги, коварство и, наконец, любовь. Эту книгу дополняет другой роман Виталия Гладкого — «Путь к трону», где судьба главного героя, скифа по имени Савмак, тоже связана с ареной, но не гладиаторской, а с ареной гипподрома.