Кровь нуар - [45]

Он отодвинулся, беззвучно смеясь, чуть отпрянув от меня, не касаясь больше бедра.

— Если не перестанем, то так оно все и кончится.

Я только со второй попытки смогла ответить:

— Тогда перестанем, потому что я хочу для тебя не так.

Он оперся на локоть — вторая рука тихо бродила по моему голому животу. Будь у меня меньше метафизической силы, сейчас он бы играл с вполне реальными шрамами, а так — тигр-оборотень, пытавшийся выпустить мне кишки, не оставил ни следа.

— Ты вдруг стала очень серьезна.

— Просто подумала, что будь я метафизически слабее, ты бы сейчас мог играть со шрамами.

Он тронул меня за лицо:

— Анита, не думай о том, что мы потеряли. Думай о том, что у нас есть.

Я улыбнулась ему, поскольку он этого хотел.

— Получается, ты просишь не думать о схватке, в которой мне могли бы остаться шрамы, и о том, кто погиб, чтобы меня спасти.

Лицо его стало серьезным и нежным:

— Вот теперь ты это поняла. — Я хотела возразить, но он положил палец мне на губы и сказал: — Дальнейший разговор на эту тему мне не поможет прийти в настроение.

Я улыбнулась, прямо в этот палец у меня на губах. Он отодвинулся, и я смогла сказать:

— Мне кажется, ты все еще в настроении.

— Девочкам намного легче, — сказал он. — Посмотреть вниз — и сразу все ясно.

— Вот это мне нравится в мальчиках.

Он тихо засмеялся:

— Я заметил.

Снова он прижался ко мне, показывая, что все еще вертикален, но не совсем еще тверд.

— Так что настроение у меня несколько упало, и давай бросим серьезные мысли. Думай только о сейчас и обо мне.

Я посмотрела ему в лицо. Тело его выражало радость, но лицо было серьезнее обычного. Наверное, этого следовало ожидать, но Джейсон всегда такой радостный партнер. В сексе по крайней мере — последующие постельные разговоры могли быть глубокими до психотерапии, но секс всегда неосложненный.

— Опять у тебя серьезное лицо, — упрекнул он.

— Я сделала, как ты просил, — стала думать о тебе.

— Зачем тогда так серьезно? — нахмурился он.

Я подсунула руку ему под шею, под короткий шелк волос, погладила, притянула его к себе.

— У тебя такие мягкие волосы, каких мне в жизни трогать не доводилось.

— Мягче, чем у Натэниела?

— Да, — ответила я и попыталась притянуть его для поцелуя.

— Врешь, — сказал он, упираясь рукой и не приближаясь.

— Вру?

— Я же был с вами двумя, не забывай. У него волосы как мех на коже.

— Да, но это не просто мягкость. У его волос другая текстура.

— У Жан-Клода мягкие волосы.

Я нахмурилась:

— Да, но не такие, как у тебя. Волнистые волосы никогда не бывают так мягки, как прямые.

— У Ашера волосы как пена.

Я нахмурилась сильнее, убрала руку, просто глядя на него теперь.

— Я тебе один раз сказала комплимент, и ты его не хочешь принять?

— Прости, но я вдруг тебе не поверил.

— Я во время секса не вру, Джейсон. Никогда не говорю того, чего не имею в виду, и никогда ничего не изображаю.

Он опустил голову, я теперь видела только его профиль — очень симпатичный.

— Прости, Анита. Это не у тебя пунктик, это у меня.

Он смотрел на меня, и глаза меняли цвет, возвращаясь к обычной, светлой голубизне.

— Какой пунктик?

— Ты теперь знаешь мое семейство. Сколько я живу, никому не был нужен. Отец хотел совсем не такого сына. Ты знаешь, каково жить, все время зная, что ты не такой сын, как хотел твой отец?

— Если заменить сына на дочь.

Он вгляделся пристальней, с неподдельным интересом:

— Твой отец хотел вместо тебя мальчика? Или что?

Я улыбнулась:

— Нет, он был мной доволен. Я была его напарником на охоте, мы всякими мужскими вещами занимались вместе.

— Мачеха, Джудит, — сказал он.

— Бываешь ты иногда излишне сообразителен.

— Прости.

— Они поженились, когда мне было десять, и с тех пор я ни разу не была достаточно хороша. Недостаточно белокурая, недостаточно женственная, недостаточно вежливая, недостаточно послушная — не та дочь, которую ей хотелось.

— У нее есть дочка твоего возраста?

— Да, Андриана. Идеальная дочь для Джудит.

— И чем она занимается?

— Адвокат, и помолвлена с адвокатом.

— Bay! Адвокат и помолвлена, и выйдет замуж еще до тридцати лет. С этим трудно конкурировать.

— Я где-то лет в пятнадцать поняла, что конкурировать мне с ней невозможно, и даже не стала пытаться. Ты выработал себе путь, я тоже какой-то свой нашла.

— И какой же?

Он лег на живот, положив голову на скрещенные руки, лицо его оживилось вниманием. Секса он, конечно же, хотел, но и слушать хотел тоже.

— Стала отчаянным сорванцом. Отказалась носить платья. Отказалась играть с Джудит в ее игру.

— Черная футболка и гробовой грим?

— Ты спрашиваешь, стала ли я готом?

Он кивнул, не снимая голову с рук.

— Да, наверное. Но не потому, что мне это на самом деле было приятно, а потому что было неприятно ей. Ходила в футболках с самыми агрессивными надписями, и почти все черные. Но подругами в школе у меня были хорошие девочки, а не те, что пишут стихи о смерти. Те меня раздражали.

— Почему?

— Потому что я видала смерть, а они все только притворялись.

— А ты не слишком хорошо выносишь притворство?

— Вообще не выношу.

— Но ты всегда могла сказать себе, что твоя Джудит — злая мачеха.

— Да, но Бабуля Блейк, которая меня воспитывала те два года, пока папа не встретил Джудит, — с ней Другая была проблема.