Кровь и грязь - [47]

— Он ушел.

Тихие слова, прозвучавшие над самым ухом, показались Норлану раскатом грома. Хорошо еще, что в темноте не видны были его широко распахнутые от ужаса глаза и открытый в немом крике рот. Так напряженно прислушиваться к каждому шороху и пропустить приближение этого лысого детины! Нет, пора взять себя в руки и не раскисать при любой неожиданности. Не для того он просился в разведку, чтобы собратья по оружию поднимали его на смех.

— Я знаю, — буркнул Норлан, ощупью убирая меч в ножны.

Ему показалось, что Фокдан улыбается.

— Ты успел заметить того всадника? Ты, случаем, с ним не знаком?

— Я?

— Ты же, должно быть, знаком со всеми мергами Вайла’туна. — Похоже, Фокдан говорил серьезно. — Разве нет?

— Я знаю многих, но почему ты решил, что это мерг? Там ведь был шеважа. Совсем рыжий. При чем тут мерги?

— Шеважа на конях не ездят.

— Но…

— У него на голове была странная шляпа, и потому мы не видели цвета его волос. Но конь слушался его и не испугался даже костра. Можно случайно узнать тайну огня, однако объездить коня и стать его хозяином в одночасье нельзя. Не мне тебе рассказывать. Так что делай выводы сам. Коней шеважа у нас никогда не угоняли. За ненадобностью. А мы им их никогда не дарили. Себе дороже. Вот потому-то я тебя и спрашиваю, не знаком ли ты с тем всадником, который так запросто беседует с рыжим ублюдком и резво удирает, учуяв наше приближение?

Норлан призадумался. Конечно, Фокдан перегибает палку, он не может быть прав, однако в его рассуждениях проглядывает зерно здорового сомнения. Странный всадник, которого они оба видели только со спины, наверняка не был шеважа. Но и сидевшего у костра дикаря он явно не трогал, как если бы тот был его приятелем. Хотя и бросил на произвол судьбы, почуяв опасность. Если не шеважа и не мерг, тогда кто же он?

— Пора возвращаться, — спокойно напомнил Фокдан.

— В такую темень?

— Мы и так слишком долго шляемся вдали от расположения наших. Пора и честь знать.

— Но нас не ждут раньше завтрашнего полудня.

— С чего ты решил? Думаешь, лазутчиками делают для того, чтобы те могли в свое удовольствие разгуливать по Пограничью? Ошибаешься. Лазутчики нужны только затем, чтобы приносить в лагерь сведения о дикарях. И одного раза в два дня этих сведений будет совсем недостаточно.

— Нам и так нечего докладывать.

— Ой ли! А про костер? Про всадника чумного? Про наверняка раненного тобой в темноте шеважа? — Фокдан усмехнулся. — Уверен, Ризи будет тобой доволен.

Норлан промолчал. Да, Ризи будет доволен и этим, но еще больше, если Норлану все же удастся осуществить его тайный приказ, полученный перед самым выступлением. Сначала он отказывался верить в то, что ему тихо говорил со скучающим видом херетога, глядя мимо застывшего от изумления собеседника вечно заспанными рыбьими глазами. Однако доводы были слишком вескими, задача — на первый взгляд не слишком трудной, зато награда — слишком соблазнительной, чтобы сразу возразить, а тем более отказываться. Покончить с предателем — долг любого честного воина Вайла’туна. Пусть даже на первый взгляд все это звучит дико и невероятно. Но ведь Ризи не тот человек, который будет специально выдумывать небылицы. У него и так есть все, что, по мнению Норлана, может пожелать настоящий мужчина, а потому никакого личного интереса он в этой истории явно не преследует. Значит, сам собой напрашивался вывод, дела обстоят именно так, как Ризи их изложил, и теперь ему, Норлану, заурядному аби’мергу, оказано доверие и предоставлена честь послужить Вайла’туну, Ракли и своему собственному будущему.

Разумеется, задача была крайне опасной, но разве не преодоление опасностей делает из рядового мерга уважаемого всеми брегона, а из брегона — почему бы и нет? — херетогу? Правда, Норлан пока так и не осмелился приступить к осуществлению плана, упуская одну возможность за другой. Так ведь рассвет еще не скоро, а ночью бывает всякое.

— Предлагаю воспользоваться кострищем и заночевать в тепле, — сухо сказал он. — Или ты боишься шеважа, Фокдан?

— А ты — нет?

Норлану всегда казалось странным, что состарившиеся эльгяр или те, кто возвращались с застав в Вайла’тун на побывку, не стеснялись обнаруживать свой страх перед лесными дикарями. Привыкнув мерить все и вся по себе, он думал, что жизнь бок о бок с постоянной опасностью должна в конце концов закалить их души и притупить те чувства, которые допустимы у слабых женщин и впечатлительных детей. Сам он не испытывал к шеважа ничего, кроме ненависти, и был уверен в том, что при встрече с ее помощью обратит в бегство даже самого свирепого врага. Косвенным тому подтверждением стало произошедшее у костра. Норлан уже натянул тетиву и наверняка первой же стрелой выбил бы всадника из седла, когда Фокдан без каких бы то ни было объяснений помешал ему, и в следующее мгновение жертва, почуяв опасность, сорвалась с места и скрылась в темноте. Тогда он не испытал ничего, кроме негодования, но теперь вспомнил слова своего первого учителя стрельбы: «Стрелой должна управлять не твоя рука, а твоя ненависть. Стрела летит следом за ней». Значит, у него получилось. Значит, вражеский всадник, кто бы он ни был, почувствовал его и счел за благо отступить.