Кровь брата твоего - [9]
И в Евангелии Св. Луки ясно различаются отношение к Иисусу заговорщиков и народа. «Первосвященники же и книжники и старейшины народа искали погубить Его, и не находили, что бы сделать с Ним, потому что весь народ неотступно слушал Его» (Лука, 19:47-48). «И искали в это время первосвященники и книжники, чтобы наложить на Него руки, но побоялись народа…» (Лука, 20:19). «И искали первосвященники и книжники, как бы погубить Его, потому, что боялись народа…» (Лука, 22:2).
Христианская традиция, возлагающая на евреев вину за смерть Христа, впервые намечается в четвертом Евангелии. Для Св. Иоанна эра и события, предшествующие христианству, не представляют особого интереса. В отличие от остальных евангелистов, он пишет с позиций, внешних по отношению к еврейству и даже враждебных ему. Он уже отчужден от еврейского мира, и его Евангелие содержит первые намеки на враждебность, первые признаки религиозной юдофобии. Он, как правило, использует слово «иудеи» и в тех случаях, когда контекст и сопоставление с другими Евангелиями позволяют заключить, что речь идет о действиях или мнениях первосвященников и старейшин.
В то время как Матфей, Марк и Лука, словно предвидя будущие обвинения против своих соотечественников, пытались заранее опровергнуть их, Иоанн навязчивым употреблением слова «иудеи» внушает читателю мысль о виновности всего народа. Например, Матфей говорит, что Иисус исцелил сухорукого в субботу, «фарисеи же вышедши имели совещание против Него, как бы погубить Его» (Матф., 12:14). Иоанн, повествуя о тех же событиях, обвиняет не фарисеев, а «иудеев»: «Посему иудеи говорили исцеленному: сегодня суббота; не должно тебе брать постели… и стали иудеи гнать Иисуса и искали убить Его за то, что Он делал такие дела в субботу» (Иоанн, 5:10, 16).
Когда Иоанн рассказывает историю об исцелении слепого, вначале он упоминает о «фарисеях», однако затем пишет, что родители исцеленного «боялись иудеев» (Иоанн, 9:22), хотя из контекста ясно, что они боялись фарисеев. В той же главе мы читаем, что:
«иудеи сговорились уже, чтобы, кто признает Его за Христа, того отлучать от синагоги». Этот «сговор» был не между иудеями, а между первосвященниками и старейшинами. В десятой главе, посвященной описанию деятельности этой политической группы, Иоанн сообщает, что «…опять произошла между иудеями распря… Многие из них говорили: Он одержим бесом и безумствует… И ходил Иисус в Храме, в притворе Соломоновом. Тут иудеи обступили Его и говорили Ему:…если Ты Христос, скажи нам прямо… Тут опять иудеи схватили каменья, чтобы побить Его… Иудеи сказали Ему в ответ: не за доброе дело хотим побить Тебя камнями, но за богохульство…» (Иоанн, 10:19-33).
Описывая казнь Христа, Иоанн тщательно подбирает слова. Он особо подчеркивает, что Христос был распят не евреями, а римскими воинами. «Воины же, когда распяли Иисуса, взяли одежды Его… и хитон… И так сказали друг другу: не станем раздирать его, а бросим о нем жребий… Так поступили воины» (Иоанн, 19:23-24). Однако в рассказе Иоанна об аресте, суде и смерти Иисуса ответственность, насколько может заключить читатель, возлагается на весь еврейский народ: на первый план выступают действия «иудеев», что, судя по остальным Евангелиям, безосновательно.
Лагранж предположил, что Иоанн пользуется словом «иудей» как литературным приемом во избежание бесконечного повторения слов «первосвященники и книжники» (100, 131). Жаль, что эта интерпретация не приходила в голову никому из ранних отцов церкви *18. Когда в начале 3 века Ориген *19 (135, IV:8) писал, что «евреи… пригвоздили Христа к кресту», он тоже мог подразумевать что-нибудь отличное от того, что писал, однако на протяжении многих веков все христиане понимали его слова буквально. Как признал современный английский историк, «преступление группки первосвященников и старейшин в Иерусалиме было вменено христианской церковью в вину всему еврейскому народу» (65, 3).
Эта традиция передавалась без особого внимания к действительным фактам и к тому, как они изложены в евангелиях. Так, в 13 веке благочестивый монах Жак де Витри отправился в Святую землю, посетил Голгофу, где, как он повествует в своей «Истории крестовых походов», он сел и погрузился в размышления "на том самом месте, где евреи делили одежды Христа и бросали жребий о Его хитоне". Примечательно, что средневековые писатели, повествуя о чем-либо, что могло, по их мнению, пробудить симпатии христиан к евреям, называли их не Judaei, a Hebraei (не иудеи, а евреи). Например, Жак де Витри описывает, как Иисуса при въезде в Иерусалим приветствовали Hebraei; эта терминология до сих пор сохранилась в церковной литургии Вербного воскресенья: «Plebs Hebraea cum palmis obviam venit» («Народ еврейский вышел навстречу с пальмовыми ветвями»). Сочинения средневековых мистиков, в которых религиозное чувство выражено в наиболее популярной форме, показывают, как ненависть превратилась в постоянного спутника набожности. Английская отшельница Юлиана из Норвича, чьи «Шестнадцать откровений божественной любви» (1373) настоятель Индж характеризует как «одну из ценнейших жемчужин средневековой религиозной литературы», отвергает в своей христианской любви только одну часть человечества: "Хотя Откровение было дано мне силами добра, в котором нет места злу, я ни в чем не уклоняюсь от веры, которой научила меня Святая церковь…
Небольшая книга об освобождении Донецкой области от немецко-фашистских захватчиков. О наступательной операции войск Юго-Западного и Южного фронтов, о прорыве Миус-фронта.
В Новгородских писцовых книгах 1498 г. впервые упоминается деревня Струги, которая дала название административному центру Струго-Красненского района Псковской области — посёлку городского типа Струги Красные. В то время существовала и деревня Холохино. В середине XIX в. основана железнодорожная станция Белая. В книге рассказывается об истории этих населённых пунктов от эпохи средневековья до нашего времени. Данное издание будет познавательно всем интересующимся историей родного края.
У каждого из нас есть пожилые родственники или знакомые, которые могут многое рассказать о прожитой жизни. И, наверное, некоторые из них иногда это делают. Но, к сожалению, лишь очень редко люди оставляют в письменной форме свои воспоминания о виденном и пережитом, безвозвратно уходящем в прошлое. Большинство носителей исторической информации в силу разнообразных обстоятельств даже и не пытается этого делать. Мы же зачастую просто забываем и не успеваем их об этом попросить.
Клиффорд Фауст, профессор университета Северной Каролины, всесторонне освещает историю установления торговых и дипломатических отношений двух великих империй после подписания Кяхтинского договора. Автор рассказывает, как действовали государственные монополии, какие товары считались стратегическими и как разрешение частной торговли повлияло на развитие Восточной Сибири и экономику государства в целом. Профессор Фауст отмечает, что русские торговцы обладали не только дальновидностью и деловой смёткой, но и знали особый подход, учитывающий национальные черты характера восточного человека, что, в необычайно сложных условиях ведения дел, позволяло неизменно получать прибыль и поддерживать дипломатические отношения как с коренным населением приграничья, так и с официальными властями Поднебесной.
Эта книга — первое в мировой науке монографическое исследование истории Астраханского ханства (1502–1556) — одного из государств, образовавшихся вследствие распада Золотой Орды. В результате всестороннего анализа русских, восточных (арабских, тюркских, персидских) и западных источников обоснована дата образования ханства, предложена хронология правления астраханских ханов. Особое внимание уделено истории взаимоотношений Астраханского ханства с Московским государством и Османской империей, рассказано о культуре ханства, экономике и социальном строе.
Яркой вспышкой кометы оказывается 1918 год для дальнейшей истории человечества. Одиннадцатое ноября 1918 года — не только последний день мировой войны, швырнувшей в пропасть весь старый порядок. Этот день — воплощение зародившихся надежд на лучшую жизнь. Вспыхнули новые возможности и новые мечты, и, подобно хвосту кометы, тянется за ними вереница картин и лиц. В книге известного немецкого историка Даниэля Шёнпфлуга (род. 1969) этот уникальный исторический момент воплощается в череде реальных судеб: Вирджиния Вулф, Гарри С.