Кровь алая - [27]

Нет, что ни говори, а Буревестник людей понимал. Перво-наперво фамилия не годилась. Ульянов! Так хуже сыщется разве что Иванов. Ленин! Ни предков, ни корней, ничего, а звучит! Устали? Голодные? Желаете мира и землю? Пожалте! Он же не собирался, да и не мог ничего дать. Но громко пообещал и руку поднял! А чего дал? Возможность брату зарезать брата, сыну расстрелять отца, сестренок понасиловать, матушке с голоду помереть. Ну, земля, само собой, власть, а власть кто же с сотворения мира отдавал? Значит, посулил, кругом обманул, кровью залил, шкурку до костей ободрал! И чего? Прокляли? В мраморе положили, караулят, лишь взглянуть позволяют, и правнуки распятых в очереди стоят и стоять будут, потому как посул он двинул великий. Кто был ничем, тот станет всем! А пролетарии всех стран, объединяйтесь! А кого, окромя неимущих, объединить возможно? Имущий, умный трудяга, каждый сам по себе, да и забот у каждого уйма. Только вспахал, сеять подоспело, окучивать, убирать, – с ума сойти, присесть некогда, а не то что на митинг собраться. Всех нот не переиграешь, формул не напридумаешь, жизни не хватит, она короткая. А неимущий последние порты подхватил и вперед, под знамена, где всего-то обещают дать.

Смеются? Так то уже проходили. И над семинаристом Кобой смеялись, и над ефрейтором Адольфом похохатывали, так смешливых миллионы и миллионы, пересчитать не удосужились, закопали, забыли.

Вот Соломон, хоть и жид, а умница, сказывал: «Все было». Не надо колесо придумывать, оно давно крутится. Вы мне, родимые, подмогните на облучок забраться да вожжи взять, потом вместе обхохочемся!

Настоящий российский лидер, как агент наружной службы, должен иметь внешность неброскую, чтобы взгляду не зацепиться, зависти не вызывать, – вот, мол, я как все, один из вас, человек из народа. К сорока семи годам, когда Семен Бесковитый набрался опыта, силы и вторично двинул себя в президенты России, он имел внешность самую подходящую. И стригся под полубокс – ностальгия по незабываемым тридцатым годам, – и костюм на нем, как на истинном россиянине, кособочится, галстук с рубашкой не в масть, ведь мы люди простые, в Сорбоннах не обучались.

Номер в гостинице «Россия» хотя не люкс, однако вполне приличный, между спальней и гостиной раздвижная стенка, меблировка стандартная, неизвестного происхождения, но не облезлая, кресла удобные, столик не кренится, бутылки стоят уверенно. Кандидат в президенты жил в Москве в двухкомнатной квартире, имелось помещение и для штаба кампании, но встречи и переговоры, о которых не следовало знать журналистам и рядовым избирателям, он проводил здесь, в скромном гостиничном номере.

Семен Вульфович сидел, развалившись, перекинув ногу через ручку кресла, держал бокал с коньяком, не пил, смотрел на собеседников доброжелательно.

Кроме хозяина, в номере находился секретарь, который уже третий год сопровождал шефа, словно сиамский близнец. Ивлев Юрий Павлович. Он был молод, лет тридцати, не более, но от непрестанных забот и чужих подушек уже изрядно пооблез и выглядел старше. В третьем кресле разместился гость – Петр Саввич Юсов, лет сорока мужчина, крепко сбитый, одет хорошо и при деньгах. Он представлял группу поддержки, которая финансировала предвыборную кампанию претендента на престол.

– Не понимаю, что произошло в доме Гораева, – Юсов приложился к банке фирменного пива. – Убили какую-то девчонку, так ведь не на рынке, а в закрытой резиденции. Почему так тихо и невнятно бормочет пресса? Левая, правая, усредненная, даже «МК» не выступает. В чем дело?

Секретарь взглянул на шефа, который бесстрастно изучал свой бокал, презрительно кривил тонкие губы, лишь после долгой паузы сказал:

– Юрка, что воды в рот набрал? Я велел тебе разобраться. Выкладывай.

– Чего пишут, то и у меня. – Ивлеву страсть хотелось выпить, но шеф даже не пригубил, а трезвым он был святее папы римского. – Слухи разные, а точно никто ничего не знает.

– Глупости! – Юсов опорожнил банку, швырнул в стоявшую неподалеку корзинку и попал. – Занимаются прокуратура, милиция и безопасность, и спросить не у кого? Не берут «деревянные» – заплати «зеленые»! Ты что, Юрий Павлович, не понимаешь, раз козырь из колоды выпал, следует подобрать?

– Ты, Петр, усложняешь, – важно произнес Бесковитый и бокал поставил на стол, заметил, как вытянулось лицо секретаря, хохотнул: – Разрешаю, Юрок, вмажь грамм несколько, – и совсем иным тоном обратился к Юсову: – Ты, Петр Саввич, умный, опытный мужик, знаю, там работал, но чего всполошился? Может, девка с местным охранником спала да налево завернула?

– Такого убийцу заловили бы через час, – возразил Юсов, несмотря на солидную комплекцию, легко поднялся, взял из холодильника банку пива, чмокнул крышкой. – Кроме традиционных вертухаев, туда пригласили полковника Гурова, важняка из главка угро. Я Гурова знаю, после убийства пошли третьи сутки, а лучший сыщик России топчется на месте. Может, убийство нам в масть, а может, вразрез, нужно знать.

– Я в сыске и финансах против тебя, Петр, просто никто, – Бесковитый прищурился, цокнул языком, – но в политике – сам понимаешь. Полагаю, сегодня мне и равных нет, сам отлично понимаешь, – повторил он, – иначе бы ты с товарищами денежки в меня не вкладывал. Однако ты на носу заруби и приятелям передай, – лидер погрозил пальцем, – я спуску никому, ни своим, ни чужим, не дозволю! Я вам бизнес укорочу!