Крот в аквариуме - [12]

Терпеливо выслушав монолог Нолана, первым опять откликнулся Дэвид Мэнли:

— Я полагаю, что нам нужно взять с собой подслушивающее устройство и установить его под крышкой стола. А то, чего доброго, вы, как и мистер Энглтон, не поверите потом нашему докладу о результатах беседы.

— Не надо ехидничать, Дэвид, — живо откликнулся Нолан. — Да, Энглтон отличается крайней подозрительностью к русским и категорически не верит перебежчикам из СССР. Возможно, он и прав, считая их всех подставой. Как прав он и в том, что предавший один раз — предаст еще много раз. А что касается установки слухового контроля, то я поддерживаю твое предложение. Запись беседы мы доложим потом Гуверу. — Нолан посмотрел на часы, потер щеки ладонями и громко воскликнул: — Все, господа, получайте спецтехнику и поезжайте на решающую встречу с Топхэтом.

Воскресенье, 26 ноября, отель «Камерун»

Мэнли и Мори приехали в отель заблаговременно, чтобы до прихода Топхэта установить под крышкой стола подслушивающее устройство. Сделав дело, седовласый Мори отошел к окну и стал выстукивать по стеклу костяшками пальцев случайно припомнившийся ему мотив. Когда минутная стрелка часов перескочила за десять часов, Дэвид Мэнли запаниковал:

— Так где же наш подопечный, мистер Мори? Может быть, он перепутал этаж?

В этот момент дверь приоткрылась и в номер заглянул Поляков. Раскрыв дверь пошире, он обратился к стоявшему у окна Мори:

— Можно к вам, мистер Джон?

Мори быстро повернулся, сердитое выражение его лица мгновенно преобразилось в приветливо-радушное. Подойдя к Топхэту-Полякову, он пожал ему руку и вежливо произнес:

— Проходите, пожалуйста, к столу и присаживайтесь на любое место.

— Благодарю вас.

Заметив робкий, вопросительный взгляд Топхэта, направленный на сидевшего в большом мягком кресле незнакомца, Мори пояснил:

— Не беспокойтесь, это мой коллега Дэвид… Прошу вас, Дэвид, тоже присаживаться к столу.

Мэнли поднялся из кресла и сел напротив Полякова. Положив руку на плечо Топхэту, Джон с доверчивыми нотками в голосе спросил:

— Ваши часы показывают правильное время? Поляков посмотрел на стрелки своих золотых и, догадавшись, почему был задан вопрос, спокойно ответил:

— Вы, я вижу, недовольны моим опозданием. Извините, но я пришел в отель без десяти десять и ждал вас, как условились, в холле. Но не дождался и вот решил подняться на девятый этаж, чтобы проверить себя: может, я неправильно понял место нашей встречи.

— А мы приехали на полчаса раньше и, чтобы не рисоваться в холле, решили ожидать вас в номере отеля.

— Вы правильно поступили, — похвалил американцев Топхэт. — Я ведь живу в этом отеле, и не только я, но и некоторые мои сослуживцы. И не дай бог, если бы они увидели нас вместе в холле. Это хорошо, что многие из них ушли уже на работу.

В этот момент Мэнли громко кашлянул, давая понять, что пора приступать к деловому разговору.

Джон Мори отреагировал незамедлительно:

— А сейчас, мистер Поляков, ответьте, пожалуйста, на первый наш вопрос: почему вы инициативно пошли на контакт с нами? Кто внедряет вас к нам?

Поляков сначала опешил, потом покачал головой и неожиданно для самого себя обронил:

— Я отвечу на ваш вопрос, но вначале тоже хочу спросить: вы что… не доверяете мне?

— Да ну что вы? — сделав вид, что обиделся, промолвил Дэвид и уставился на своего коллегу Джона тяжелым, свинцовым взглядом.

Топхэт побагровел, внутренне напрягся и после небольшой паузы решил обоих поставить на место:

— А стоит ли мне отвечать на ваш бестактный и унизительный вопрос?

Мэнли и Мори переглянулись.

— Пожалуйста, не обижайтесь, колонель[10] Поляков. Это очень важно для нас, — примирительно ответил Джон Мори.

— Хорошо, я отвечу, только не перебивайте меня…

— Но если будут одни разглагольствования, которыми обычно кормят нас перебежчики из России, то нам придется прерывать вас, — огрызнулся опять Мэнли.

Поляков был глубоко задет этим предупреждением и с достоинством ответил:

— Извините, но я для вас не перебежчик! И никогда не буду им!

— Ну хорошо, хорошо. Излагайте свои доводы, — смягчился Дэвид.

Поляков несколько секунд молчал, как бы собираясь с мыслями, потом многозначительно посмотрел на притихших американцев и, скептически приподняв бровь, спокойно начал отвечать:

— Коли вы придаете большое значение побудительным мотивам установления моего контакта с вами, то скажу вам честно: я противник проповедуемых в нашей стране разного рода «измов» — большевизма, социализма, коммунизма. Поверьте мне, все это — чушь и вранье. Разочаровался я во всех этих «измах», от которых скоро взвоет весь мир. А еще я не могу оставаться безразличным к тому, что делает с моей страной Никита Хрущев и вся его камарилья. Подыгрывают им и наша пресса, и радио, и телевидение. Они, кстати, тоже заражают советский народ бредовой идеей построения коммунизма в отдельно взятой стране. Мы, русские, стали какими-то странными, мы почему-то всему верим: и в строительство провозглашенного Хрущевым красного рая, и в спасительницу-кукурузу, и в приближение коммунизма. А на самом деле Хрущ уже довел страну до ручки. Это же надо: он недавно распорядился добавлять в производство хлеба пятьдесят процентов отрубей, а в изготовление так называемой «народной» колбасы — тридцать три процента сои. Он же инициировал осуждение культа личности Сталина, хотя товарищ Сталин, в отличие от него, действительно думал о народе. Судите сами, не успел Советский Союз восстановиться после окончания войны, а уже через год начал снижать цены на продовольственные и промышленные товары. И делалось это каждый год до самой его кончины. И потому советские люди шли за ним, верили ему и оплакивали его смерть… — Подумав немного, Топхэт заключил: — Поскольку вы, американцы, преследуете ту же цель, что и я, — уберечь мир от коммунизма, то мне теперь с вами по пути, — с нажимом произнес он последние три слова.