Кризис среднего возраста - [16]

Но до субботы ждать не пришлось, потому что в пятницу вечером к Ане заглянула соседка, тетя Галя Соколова.

— А сам-то где? — полюбопытствовала она, уютно попивая предложенный Аней чаек.

— На работе, — пояснила Аня. — Какая-то у них там в последнее время запарка. — И машинально посмотрела в окно — нет ли машины. Привычное место справа от подъезда пустовало.

— А он теперь на площади паркуется, — сообщила тетя Галя. — Я сама видала.

— Зачем? — удивилась Аня. — Что за глупости?

— Вот и я тоже не поняла. «Что это, — спрашиваю, — не на месте притормозил?» А он мне отвечает, мол, ноги хочу размять. А чего их мять? До дома два шага… Он сам-то вообще как?

— Устает, — вздохнула Аня. — Раздражается по пустякам. И как-то отдалился от нас, замкнулся. Может, на работе не все ладно? Уж я к нему и так и этак. А вчера… — Она запнулась, удивляясь, с чего бы так разоткровенничалась с соседкой. Но потребность выговориться, поделиться недоумением и тревогой была такой сильной, что, немного поколебавшись, Аня продолжила: — Вчера пришел совсем поздно и, наверное, разбудить меня боялся — лег в гостиной, не стал беспокоить. А я и не спала вовсе. Разве я усну, если его нет? Сто раз вставала, в окно смотрела, нет ли машины. А он, оказывается, на площади ставит… Отдохнуть ему надо, поехать куда-нибудь хоть на пару недель. Мы летом все вместе собирались, но что же делать?..

Тетя Галя пожевала губами и отодвинула от себя недопитую чашку.

— Я, Аня, с твоей мамой на одном горшке сидела. И тебя с Зойкой с первого дня помню. Старый дом, он как большая коммунальная квартира. Это тебе не нынешние муравейники: соседи друг друга в упор не видят, как кого зовут, не знают, умрет какой одинокий бедолага — никто и не хватится, пока не завоняет. И наплевать им, хоть грабь соседа, хоть убивай, лишь бы тебя не трогали. А я вот грех на душу не возьму — молчать не стану. У нее он, у Зойки. Ходит он к ней, я сама видала. Вот так, Аня. Старая любовь не ржавеет.

— Кто? — спросила Аня. — Какая любовь?..

Тошнота подкатила горячей волной, и, зажимая рукой рот, она бросилась в ванную и склонилась над раковиной…

…«Господи! Как же это я так исхитрилась?» — недоуменно подумала она, пытаясь выпростать из-под себя замысловато подвернутую ногу.

— Где я?! — спросила Аня, не понимая, что случилось, как она оказалась на полу в ванной комнате и почему так сильно болит голова?

И прошли-то всего мгновения, а казалось, будто целая вечность. Как в тягучем ночном кошмаре, когда за одну секунду постигаешь всю бездонную глубину отчаяния и просыпаешься в холодном поту.

Она тронула рукой болезненную шишку на голове и все вспомнила.

— Батюшки-светы! — выглянула из кухни соседка. — Да ты никак в обморок хлопнулась! А ну-ка, вставай, Аня! Ты что это, дочку хочешь напугать до полусмерти? Нашла тоже причину терять сознание! Все переживают, и ты переживешь. Никуда он не денется. А и денется — не велика потеря. Ребенок есть, и ладно. Вот что самое главное, а мужиков на твой век хватит, уж ты поверь мне…

— …Давай-ка садись, — хлопотала она вокруг Ани, прикладывала к ее затылку кусок зафальцованного мяса из морозилки, наливала чаю. — Вот так! Держи холодное через полотенце, чтобы шишки не было, и послушай меня. Я, матушка моя, на седьмом месяце беременности была, когда добрые люди сообщили, что у мужа на стороне девочка родилась. Что уж со мной было, я тебе и сказать не могу. Хотя ты сейчас меня понимаешь. Встретила его кулаками, вещи собрала — и за дверь, а сама в больницу загремела со схватками. Родила семимесячного, еле нас с ним откачали.

— А та женщина?.. — невольно заинтересовалась Аня.

— А та замужем была, родила, вроде как в законном браке. Не знаю, как она со своим мужем объяснилась. Может, и ему добрые люди глаза открыли. Да мне это и без разницы.

— А ваш муж?..

— А мой при мне остался. Теперь-то чего уж говорить? Тридцать лет прошло. А только лучше бы мы тогда с ним и расстались на веки вечные. Нынче, с вершины жизни, я вижу, что ничего бы такого особенного не потеряла, а может, глядишь, и наоборот, приобрела. Но прошлое переделывать — пустое занятие. И опыт наш горький никому не нужен. Не хотят люди на чужих ошибках учиться. Так что каждый из нас разбирает только свои полеты.

— А почему вам кажется, что лучше бы он ушел?

— Да потому что все свои муки я испила до дна. И сынок мой отравленным этим молоком сполна нахлебался. Такой рос беспокойный, болезненный, думали, не жилец. А смотри, какой вымахал! А говорю я все это, потому что так до конца и не простила своего благоверного. А ведь в этом деле как? Или простить от чистого сердца, или так и будет эта ржа точить твою душу, пока до дна не выест. Может, кто меня и осудит за то, что глаза тебе открыла. Но теория моя простая. Обмана, как ни старайся, все одно не утаишь. Рано или поздно откроется. Так вот, по мне, лучше рано, чем поздно, когда дело так далеко зайдет, что и не распутаешься. В привычку войдет, в «замену счастию». Хуже нет, когда мужик и здесь, и там обретается.

— Нет, — покачала головой Аня. — И здесь, и там не получится. Впрочем, и здесь не получится тоже. Теперь уж только там. Я, возможно, пожалею потом. Даже наверняка пожалею. Но это будет потом. А пока…