Кризис социал-демократии - [19]

Из всего сказанного ясно, что в интересах немецкого империализма лежит усиление Турецкой империи, так же, как и охрана ее от преждевременного разложения. Ускоренная ликвидация Турции привела бы к ее разделению между Англией, Россией, Италией, Грецией и т. д., благодаря чему пропала бы единственная почва для широких операций немецкого капитала. Это вызвало бы грандиозное увеличение сил России и Англии, а также и укрепление государств Средиземного моря. Таким образом, для немецкого империализма было выгодно сохранить удобный аппарат "независимого турецкого государства", «неделимость» Турции до тех пор, пока она, разложенная внутри немецким капиталом, как это было проделано Англией в Египте и Францией в Марокко, не упала бы, как спелый плод, в лоно Германской империи. Говорит же известный идеолог немецкого империализма Пауль Ротбах совершенно честно и открыто:

"По самой природе вещей, совершенно неизбежно, что Турция, окруженная со всех сторон жадными соседями, найдет свою опору в державе, имеющей возможно меньшие территориальные интересы на востоке; это-Германия. Исчезновение Турции для нее так же явилось бы большим ущербом. Если главными наследниками Турции будут Россия и Англия, то ясно, как на ладони, что оба государства вследствие этого значительно расширят свое могущество. Если даже Турция была бы разделена так, что порядочный кусок перепал бы и нам, то это вызвало бы для нас затруднения без конца, т. к. Россия, Англия и, в известном смысле, Франция и Италия являются соседями турецких владений и будут занимать и защищать свои части или со стороны суши, или со стороны моря, или же обоими этими путями. Наоборот, — мы не связаны прямым путем с Востоком… Немецкая малая Азия или Месопотамия могут стать действительностью лишь в том случае, если предварительно, по крайней мере, Россия, а с ней вместе и Франция будут принуждены к отказу от своих существующих в настоящее время целей и идеалов, т. е. после того, как исход мировой войны решительно склонится на сторону немецких интересов" ("Война и немецкая политика").

Германия, которая 8 ноября 1898 г. торжественно поклялась в Дамаске перед тенью великого Саладина защищать и охранять магометанский народ и зеленое знамя пророка, в течение многих лет усердно поддерживала правительство кровавого султана Абдул Гамида, а после некоторого короткого периода отчуждения продолжала это же делать и при младотурецком режиме. Миссия занималась, кроме прибыльных операций немецкого банка, главным образом, реорганизацией и муштровкой турецких солдат под руководством немецких офицеров с фон-дер- Гольц-паша во главе. Вместе с модернизированием войска, на спину крестьянства, естественно, навьючивались новые тяготы, и открывались новые блестящие дела для Круппа и немецкого банка. Одновременно турецкий милитаризм становился частью прусско-немецкого милитаризма, опорой немецкой политики на Средиземном море и в Малой Азии.

Что предпринятое Германией "возрождение Турции", есть не что иное, как эксперимент с гальванизацией трупа, лучше всего показывает судьба турецкой революции. В своей первой стадии, когда в младотурецком движении перевешивал идеологический элемент, когда оно лелеяло возвышенные планы и мечты о действительно радостной весне и обновлении Турции, оно решительно направило свои симпатии на Англию, в которой оно видело идеал современного либерального государства, в то время как Германия, выступая в роли официального, давнишнего защитника режима старого султана, казалась противником младотурок. Революция 1908 года была как бы банкротством немецкой восточной политики, это именно так повсюду и понималось, а низвержение Абдул Гамида казалось низвержением немецкого влияния. Однако, по мере того, как младотурки, достигнув власти, обнаруживали свою полную неспособность ко всякой коренной экономической, социальной и национальной реформе, по мере того, как все более выдвигалась их националистическая позиция, они с естественной необходимостью возвращались к прадедовским методам господства Абдул Гамида, т. е. к периодически организуемой кровавой бане между враждующими подчиненными народами и к безграничному восточному угнетению крестьянства, как к двум основным методам государственной политики. Вместе с тем искусственная поддержка этого насильнического режима стала снова главной заботой «младотурок» и вскоре привела также и во внешней политике к традициям Абдул Гамида — к союзу с Германией.

Каждому, и особенно, германской социал-демократии было давно известно, что при сложности национальных противоречий, разрывающих турецкую империю: армянский, курдский, сирийский, арабский, греческий (с недавнего времени еще албанский и македонский) вопросы, при сложности экономико-социальных проблем в различных частях империи, при зарождении сильного, жизнедеятельного капитализма в соседних молодых Балканских государствах и прежде всего при условии существования в Турции в течение многих лет разлагающего господства международного капитала и международной дипломатии, что при всем этом истинное возрождение турецкого государства есть совершенно безнадежное предприятие и что все попытки восстановить гнилые, рассыпающиеся кучи развалин представляют из себя реакционную затею. Уже по поводу большого Критского восстания в 1896 году в партийной прессе происходило основательное обсуждение восточной проблемы, которое привело к пересмотру точки зрения, установленной когда-то Марксом во время турецкой войны и к окончательному отрицанию "неделимости Турции", как наследия Европейской реакции. Никем не был так быстро и так правильно понят младо-турецкий режим в отношении своего внутреннего социального бесплодия и своего контрреволюционнаго характера, как немецкой социал-демократической прессой. И действительно, идея, что для оживления такой развалины, как Турецкое государство, будет достаточно проворных военных инструкторов и плохеньких стратегических железных дорог для проведения скорой мобилизации-есть чисто прусская идея