Критская Телица - [51]

Вот и осталась тройная медная труба, тщательно установленная Эпеем подле самой мачты, без употребления.

Расенна беспрекословно дозволил взять себя на абордаж и предоставил переговоры усмотрению Гирра. Спасая собственную шкуру, здраво рассудил этруск, этот наглец должен явить чудеса изобретательности. Сукин сын хорошо известен во дворце — пускай работает языком, покуда не вывернется из тяжкого затруднения сам и не вытянет презираемых им товарищей.

Так и получилось.

* * *

Подробно пересказывать бойкое вранье критянина вряд ли имеет смысл, да читатель, вероятно, и догадаться успел, какого свойства легенду выслушал Идоменей от верного царицына охранника. Лавагет и верил, и не верил потокам изрыгаемой чуши. Велел миопароне идти впереди, встать на якорь посреди гавани, ждать распоряжений.

Остальное уже известно.

* * *

Далеко за полночь Расенна вновь бросил якорь — на сей раз в узкой бухте к западу от Кидонии. Неэру почтительно свели по сходням, препроводили до дворцовой стены, служившей гранью городской черты, через потайную дверь проникли в заповедную отныне часть гинекея.

Рефий принимал добычу и добытчиков самолично.

— Следуйте за мной, — бросил он отрывисто и, развернувшись кругом, возглавил небольшое шествие.

— Где мы? — шепнула Неэра.

— У повелительницы, — коротко отвечал Расенна.

Ошеломленная исполинскими размерами здания, девушка примолкла и непроизвольно жалась поближе к этруску, выказавшему себя столь же заботливым, сколь и любезным спутником.

Чуть ли не полчаса шагала странная компания по несчетным коридорам, залам, переходам, то подымаясь этажом выше, то спускаясь на три-четыре ступеньки, сворачивая, петляя, безнадежно запутывая направление. Неэру невольно поражали фрески, впечатлявшие даже на ходу, при беглом взгляде, в неверном свете факелов; изумляло множество изваянных из камня бычьих голов.

Бордовые колонны — деревянные и каменные — расширялись кверху, подпирая плоские потолки, прорезанные световыми колодцами, которые, при необходимости, затягивали водонепроницаемой тканью. Однако ночка выдалась погожая, и мохнатые звезды юга весело глядели в прямоугольные проемы.

Наконец, Рефий остановился и осторожно постучал в резную кедровую дверь.

— Войдите, — раздался приятный, мелодический голос.

Неэра почтительно склонилась перед великой царицей, сидевшей в глубоком кресле, подле светильника, с папирусным свитком в руках.

О красоте Арсинои рассказывали везде и всюду. Однако, подумалось девушке, и впрямь лучше один раз увидеть, нежели сто раз услышать. Повелительница Крита — ослепительно белокожая, неожиданно синеглазая, — повернула к вошедшим точеную голову, ласково улыбнулась и кивнула Неэре:

— Очень рада приветствовать желанную гостью. Но время позднее, а вы, наверняка, с ног валитесь от усталости. Посему разговаривать будем завтра, а сейчас — отдыхать, отсыпаться... Тебя, о Неэра, проводит в опочивальню ждущая за дверью служанка. Она же поможет расположиться со всеми удобствами. И ты, мой доблестный искатель... приключений, отправляйся спать.

Прелестные черты осветились новой улыбкой, и Неэра внезапно ощутила полное доверие к царице, приказавшей доставить ее сюда столь необычным образом.

Еще раз поклонившись, девушка выскользнула в коридор и уже спокойно двинулась вослед приветливой молодой служанке.

Рефий незаметно крался сзади, удостоверяясь, что все в порядке.

Расенна ухмыльнулся, вешая на шею довольно массивную золотую цепь с изумрудным медальоном — награду за успех.

— Стоило бы, конечно, выругать, а не пожаловать, — сказала Арсиноя. — С твоим-то опытом попасться второй раз подряд!

— Не сочти за дерзость, госпожа, но царя спас только изображенный на парусе венец. Да еще присутствие этого смуглого молодчика, от которого проку ни на драхму, а вреда — на десять египетских дебенов. Я мог бы уничтожить пентеконтеру в считанные минуты. Царю посчастливилось.

— И мне тоже, — вздохнула Арсиноя. — Видишь ли, в итоге все повернулось к лучшему. Честность, как говорится, — наилучшая политика. Ступай, друг мой...

* * *

— Что ж, госпожа, — загадочно и немного печально улыбнулась Неэра, — деваться, похоже, некуда...

Их разговор наедине оказался удивительно краток. Настолько, что Арсиноя насторожилась.

— А не слишком ли ты легко уступаешь, девочка? — полюбопытствовала царица, еле заметно прищурившись. — Ведь я отнюдь не обещаю отпустить тебя на родину в обозримом будущем!

— Могло повернуться гораздо хуже, — сказала Неэра. — Я могла очутиться в лапах у настоящих работорговцев — брр-р!.. Обитать в грязном финикийском или, того страшнее, вавилонском блудилище. Ты же сулишь роскошную, беззаботную жизнь и свою любовь. Разреши только отправить отцу весточку, дабы он знал, что дочь — в довольстве и полной безопасности. О Крите, — торопливо прибавила Неэра, — не будет, разумеется, упомянуто ни единым словом.

— Вне всякого сомнения, разрешу. Но чересчур быстро и охотно, повторяю, ты сдаешься, телочка. С чего бы?...

— Я не дура, — промолвила девушка, и Арсиноя рассмеялась, припомнив не столь давнюю беседу с этруском.

— Это, действительно, так! — с обидой воскликнула Неэра.