Критская Телица - [38]

Славный Эсимид хотел вручить государыне завидную, взятую с бою, добычу сам.

По правилам, судьбою захваченных пиратов распоряжался лавагет. Именно к нему, царю Идоменею, и следовало бы отправиться гордому победителю презренного, ненавистного, доселе неуловимого этруска; но царь уже с неделю странствовал где-то между островами Андрос и Хиос, беспощадно пуская ко дну всякое судно, пытавшееся пройти от Мизии до Пелопоннеса.

Карательная вылазка, ничего не попишешь, вздохнул Эсимид. Мизийцы обнаглели настолько, что взяли на абордаж четыре критских торговых корабля подряд — за каких-то полтора месяца. Пора было и честь знать.

Идоменей пропишет взбесившимся негодяям славное успокоительное снадобье, дождется надлежащего действия, после двинется к Лемносу — продолжительное врачевание; а коль скоро и этого покажется недостаточно, войдет в Адрамитский залив и дотла сожжет Аос и Антандр. На обратном же пути к югу обогнет Лесбос и наведается в Атарней, Мирину, Кимы.

Предерзостных чужестранцев надлежало смирять решительно, быстро и безжалостно.

Критские города испокон веку не имели крепостных стен — дело по тогдашним временам неслыханное. Однако морское могущество острова также было неслыханным, и под защитой победоносного, тысячекратно испытанного флота, в сущности, не ведавшего поражений, Крит процветал, не испытывая ни малейшей нужды возводить циклопические оборонительные сооружения, которыми славились, например, златообильные Микены.

Раздираемый войнами и разбоем Пелопоннес весьма тщательно заботился о возможности уснуть спокойно и пробудиться на земле, а не в замогильном царстве.

Беспечный, давным-давно позабывший о междоусобицах Крит лишь изумлялся кровожадной дикости эллинских варваров. Хотя, много ли возьмешь с публики, без зазрения совести продающей и покупающей себе подобных, словно это овцы либо козы несмысленные?

Впрочем, по рабовладельческой части греки были сравнительно человеколюбивы, чего не скажешь ни о звероподобных шумерах, ни даже о сравнительно цивилизованных египтянах, которые неизменно поражали кефтов сочетанием утонченной культуры с изощренной жестокостью.

Буря нарастала.

Волны свирепствовали.

Келевст велел незамедлительно убрать парус, вынуть мачту из гнезда, высушить верхний ряд весел.

«Ферасия» стремилась навстречу изогнутым, злобно шипящим валам, рассекала их могучим тараном, взлетала, кланялась.

Обгоняла прочие, более мелкие, суда — военные и рыбацкие.

* * *

Этруск, обдумавший на досуге свое печальное положение, смирился с неизбежным, дерзко глядел в лицо Арсиное и хранил полное внешнее спокойствие.

— На колени, собака! — негромко велел начальник стражи Рефий и сверху вниз ударил Расенну огромным кулачищем по уязвимому, чрезвычайно болезненному месту, где шея переходит в плечо.

Ударил неожиданно, сзади.

Будь шея чуть потоньше, плечи слегка поуже, не превосходи пират своего обидчика и ростом и весом, он уже навряд ли поднялся бы с полированного гранитного пола.

Эсимид и бровью не повел.

Четверо воинов, стоявших по бокам с клинками наголо, — тем паче.

Арсиноя скривилась:

— Довольно, Рефий! Подними чужеземца.

Что и было исполнено.

Едва не лишившийся чувств этруск помотал головою, прогоняя плававший перед помутившимся взором туман. Расенну подхватили под скрученные руки, вновь утвердили стоймя.

— Захвачен близ мыса Малея, госпожа, — почтительно доложил капитан. — Корабль пошел ко дну, кроме старшего, не уцелел ни единый.

— Наши потери? — спросила Арсиноя.

— Ни убитых, ни раненых, государыня. В корпусе, правда, обнаружилась после таранного удара маленькая течь, но ее глухо законопатили в пути.

— Ты молодец, мой добрый Эсимид. Государь наградит за этот подвиг особо, а благоволение государыни, — улыбнулась Арсиноя, — уже снискано. Теперь все-таки назови имя пленника...

Эсимид, желая произвести наибольшее возможное впечатление, сказал Рефию, что захватил исключительного негодяя, коего надлежит немедля поставить перед очами царицы для заслуженной и справедливой кары.

— Кого ты сцапал? — осведомился Рефий.

— Не порти удовольствия ни себе, ни мне, ни госпоже, — подмигнул Эсимид. — Как только повелительница узрит эту сволочь, я произнесу имя. Обеспечь надежную стражу.

Рефий поморщился. Прекословить командиру дворцовой охраны осмеливались лишь моряки — и лишь немногие. Но Эсимид пользовался вполне заслуженной репутацией отважного сорвиголовы, был царским любимцем, а в довершение всего временно командовал кораблями, отвечавшими за безопасность окрестных вод.

Вступать в никчемную перепалку самолюбивому Рефию не хотелось. Знаменитое упрямство Эсимида служило притчей во языцех. А называть имя пойманного среди морской хляби кому-либо, кроме самого лавагета, капитан и впрямь не был обязан.

— Гарпии с тобой, — ухмыльнулся Рефий. — Ишь, любитель загадок выискался! Скотина по-настоящему опасна?

— Будь покоен!

— Тогда не обессудь, путы проверю самолично...

— Государыня, — склонился и выпрямился Эсимид, — госпожа! Перед тобою знаменитый, неуловимый, ненавистный всем обитателям Внутреннего моря пират Расенна!

Вопреки простейшим правилам дворцового этикета, Рефий присвистнул. Впрочем, он позволял себе известные вольности в обращении, особенно когда царь Идоменей отсутствовал.