Критика цинического разума - [29]

VI. Критика прозрачности

Под таким заголовком мы рассмотрим открытие бессознательно­го, которое, как это следует показать, представляет собой необходи­мое следствие происходившего в Новое время процесса Просвеще­ния. Почти реакционный миф XX века в том, что Зигмунд Фрейд объявляется «открывателем бессознательного»*. Легенда о Фрейде не только искажает историческую истину, но и служит основанием для того, чтобы обвинять Просвещение в необъяснимой и абсурд­ной асимметричности развития, которая привела к задержке с ис­следованием бессознательного. Действительно, как, спрашивается, Просвещение критически и эмпирически исследовало сознание, так и не натолкнувшись на его «оборотную сторону»?

На самом же деле открытие бессознательного, и больше того, начало систематической работы с ним, приходится — само собой

разумеется, хотел бы добавить я,— на классическую эпоху Просве­щения. Как то описал Генри Ф. Элленбергер, история методично фиксируемых встреч с бессознательным начинается в последней трети XVIII века. Во времена, когда атмосфера подогревалась всяческим обскурантизмом (Калиостро и др.), начались систематические экс­перименты по внушению здоровья, что нашло первый выход в прак­тику в виде открытого Францем Антоном Месмером «животного магнетизма», хотя теория «флюидов» Месмера и была оценена его современниками и потомками как ошибочная.

Подлинный час рождения просветительской глубинной психо­логии пробил в 1784 году, три года спустя после выхода в свет «Кри­тики чистого разума» Канта, когда французский аристократ открыл феномен так называемого магнетического сна, для обозначения ко­торого в XIX веке утвердилось название «гипноз». Маркиз де Пюисегюр, артиллерийский офицер из Страсбурга и ученик Месме­ра, владелец большого поместья в деревне Бюзансе у Суассона, на­блюдал у одного из своих крестьян во время филантропического се­анса лечения неизвестное дотоле проявление, которое казалось по­хожим на лунатизм и поэтому получило название «искусственный сомнамбулизм». Речь шла о состоянии глубокого транса, в котором у пациента парадоксальным образом проявлялись особая ясность видения и способность выражать его, значительно превосходившая способности личностей подобного рода в бодрствующем состоянии. Кроме того, особую важность имело открытие, что находящиеся в состоянии гипноза персоны оказывались способными «врачевать самих себя», умея целенаправленно и ясно называть вызывающие болезнь факторы, о которых они ровным счетом ничего не могли сказать в нормальном состоянии. Они обнаруживали в себе «пато­генные тайны», называли скрытые причины своих страданий, выс­казывали предложения по оказанию помощи самим себе и сверх того нередко проявляли яркие черты характера, которые отсутствовали у их «поверхностной личности».

Этот метод имел один серьезнейший недостаток, из-за которо­го позднейшее просветительство попыталось вытеснить из памяти этот «эпизод», длившийся более чем столетие: после сеанса пациен­ты начисто забывали то, что они пережили. Из-за того, что впослед­ствии получило название «постгипнотической амнезии», они оказы­вались во власти магнетизера, которая одна только и позволяла им извлечь какую-то пользу из своих экскурсов в область бессозна­тельного. Им приходилось еще в состоянии транса получать нацеливающий на излечение приказ магнетизера, который преобра­зовывал свое знание о проблемах пациента, полученное во время се­ансов, в предписания, которые давались пациенту в состоянии гип­ноза; эти предписания должны были закладываться в сферу бессо­знательного, чтобы продолжать там оказывать свое действие на благо пациента. Последующее Просвещение, несомненно, не желало и

слышать о таком методе, всеце­ло основанном на авторитете и слепом доверии ему. Ведь в психологическом плане Просве­щение всегда было упражнением, развивавшем недоверчивость, необходимую для формирования Я, которое стремится к самоут­верждению и контролю за реаль­ностью. Как известно, методика Фрейда сводится к попытке от­казаться от гипноза, но все же удержать открытым доступ к бес­сознательному. Можно заду­маться о том, не проявляется ли

в методе Фрейда некоторое изощренное коварство, порождаемое недоверчивостью: он, одновременно наивно и осознанно, сосре­доточился на анализе «производных» и «репрезентантов» бес­сознательного, мысля его в остальном замкнутым и недоступным. Однако оставим открытым вопрос о том, не есть ли эта замкну­тость и недоступность результат применения столь недоверчиво­го метода.

Еще Пюисегюру, как и Месмеру, было известно, что при лече­нии гипнозом оказывает воздействие личность гипнотизера — точ­нее сказать, его оказывает интимное отношение, которое возникает между гипнотизером и пациентом. Этот «раппорт» — в более со­временной терминологии «перенос» — становился тем полем, на котором методично и успешно практиковала психология бессозна­тельного. По крайней мере с середины XIX века этот метод стал развиваться в формах, вызывавших доверие. Уже Шопенгауэр вы­сказывался в том смысле, что это открытие, возможно, является важ­нейшим во всей истории человеческой духовной жизни, пусть даже оно поначалу и задает разуму больше загадок, чем разрешает их. Фактически здесь произошел прорыв-к секуляризированной психо­логии бессознательного, которая смогла отделить свое знание от тра­диционного религиозного учения о душе (психологическая состоя­тельность которого, правда, была подтверждена в свете несакраль­ного подхода к бессознательному). Открытие бессознательного затронуло ту сферу, в которой контринтуиции старой эзотерики сли­вались воедино со структурой специфически современного знания, построенного на свой лад принципиально контринтуитивно; разуме­ется, и эзотерика, и это современное знание в конечном счете вы­нуждены были искать способ присоединиться к «прямому опыту».