Критическое исследование хронологии древнего мира. Том 1. Античность - [8]

Это — все упоминания о Таците до его находки Поджо Браччолини. Таким образом, на всем протяжении средних веков нигде не сохранилось никаких сведений о существовании рукописей Тацита, и приходится «согласиться с Россом и Гошаром в том их утверждении, что в конце XIV и начале XV века о Таците никто из образованных людей не имел ни малейшего понятия. Это был великий и туманный миф древности, сохраненный в намеках античных книг. Верили в его безвестие великие и, конечно, мечтали: если бы найти! Мечтали ученые–идеалисты, мечтали и ученые–практики. Кладовые дворцов, подвалы монастырей, хлам старьевщиков выдали в это время много литературных сокровищ древнего мира и возвратили к жизни Возрождения много античных мертвецов. Была потребность завершить находки римской литературы Тацитом, каждый книгопродавец понимал, что найти Тацита — значит нажить капитал. И вот спрос родил предложение: Тацит нашелся» ([8], стр. 373—374).

 

«Находка» Тацита

«В ноябре 1425 года Поджо из Рима уведомил Никколи во Флоренции, что «некий монах, мой приятель», предлагает ему партию древних рукописей, которые получить надо в Нюрнберге, в числе их — «несколько произведений Тацита, нам неизвестных». Никколи живо заинтересовался и немедленно изъявил согласие на сделку, но, к удивлению и беспокойству его, приобретение предложенной редкости затягивается сперва на два месяца, потом на восемь и т.д. Поджо тянет дело под разными предлогами и отговорками, а в мае 1427 года Никколи узнает, что его приятель ведет переговоры о рукописи Тацита с Козьмою Медичи. На запрос Никколи Поджо дал довольно запутанный ответ, из которого ясно только одно, что в эту пору книги Тацита у него еще не было, а имелся лишь каталог немецкого монастыря в Герсфельде (впервые он тут назвал монастырь), в котором среди других важных рукописей (Аммиана Марцеллина, первой декады Тита Ливия, речей Цицерона) имеется и том Корнелия Тацита (Герсфельд — городок в Гессене, на Фульде; здешнее аббатство, кажется, было объединено с Фульдским общим управлением). Впервые также говорит тут Поджо, что «монаху» нужны деньги; раньше дело шло об обмене старых рукописей на новые религиозные издания Никколи. С монахом Поджо что–то немилосердно врет и путает: монах — его друг, но, будучи в Риме, почему–то не побывал у Поджо, и надо было добиться, чтобы найти его окольным путем; книги в Герсфельде, а получить их надо в Нюрнберге и т.д. В заключение Поджо сперва забывает послать Никколи обещанный Герсфельдский каталог, а когда раздраженный издатель вытребовал его к себе, в каталоге никакого Тацита не оказалось. В такой странной волоките и недоразумении, имеющих весь вид искусственности, проходят и 1427 и 1428 годы. Наконец, 26 февраля 1429 года — значит, три с половиной года спустя после того, как началась эта переписка, Поджо извещает Никколи, что таинственный «герсфельдский монах» опять прибыл в Рим, но — без книги! Поджо уверяет, что сделал монаху за то жестокую сцену и тот, испугавшись, сейчас же отправился в Германию за Тацитом. «Вот почему я уверен, что скоро мы получим рукопись, так как монах не может обойтись без моей протекции по делам своего монастыря».

На этом прекращается переписка между Поджо и Никколи о герсфельдском Таците, что объясняется скорым их личным свиданием: лето 1429 года Поджо провел в Тоскане. То обстоятельство, что он в это время действительно раздобылся Тацитом и, как глухо говорил он, из Германии, — несомненно. Честь открытия Тацита, по настоянию к поискам со стороны Никколи и через посредство какого–то неизвестного монаха, приписывают Поджо в XVIII веке и знаток литературы XV века аббат Мегю, и Тирабоски (1731—1794).

Растянувшись чуть ли не на пять лет, открытие Поджо огласилось раньше, чем было совершено, и вокруг него роились странные слухи. Никколи очень волновался, а Поджо отвечал: «Я знаю все песни, которые поются на этот счет и откуда они берутся; так вот же, когда прибудет Корнелий Тацит, я нарочно возьму да и припрячу его хорошенько от посторонних». — «Казалось бы, — справедливо замечает Гошар, — самою естественною защитою рукописи от дурных слухов было — показать ее всему ученому свету, объяснив все пути, средства и секреты ее происхождения. Поджо, наоборот, опять обещает хитрить и играть в темную».

Неизвестно, тотчас ли Поджо и Никколи публиковали копии с Тацита, которым осчастливил их таинственный монах, если только был какой–нибудь монах. Можно думать, что нет. Они придерживали свое сокровище и набивали ему цену. Списки авторов стоили тем дороже, чем они были реже. Поэтому экземпляры Тацита, художественно воспроизводимые фирмою, расплывались к таким высокопоставленным покупщикам, как Пьетро Медичи, Матвей Корзин и т.п., — в общем же обороте их не было, чем, вероятно, и объясняется долгое молчание о Таците ученой критики. Так, например, Полициано (1454—1494) либо вовсе не видал нового Тацита, либо отнесся к Поджиеву манускрипту с подозрением, потому что подобно как выше Боккаччо — в этюде своем о Светонии и Цезарях совершенно не касается Тацита, хотя говорит о нем с высоким почтением, со слов Плиния и Вописка. Это тем любопытнее, что Полициано должен был уже знать и печатное издание Тацита (1470 год у Спиры в Венеции)…