Кристина - [87]

Нэд как-то странно посмотрел на меня.

— Хочешь, я тебе скажу, почему ты против.

Я сказала, что это ясно без всяких объяснений.

— Нет, не ясно, — сказал Нэд, и лицо его вспыхнуло. — Но крайней мере постороннему человеку. Мне, конечно, все ясно.

Все, что он потом сказал, поразило и ошеломило меня. Как бы мы ни знали человека, мы никогда не угадаем, какую странную обиду он может носить в себе, какие пытки терпит, терзаемый подозрением. Иногда трудно понять, что толкает человека на разрушения, пока все, что накопилось в нем, не прорвется наружу в неосторожных словах, выдавая его с головой и бесповоротно изменяя наше представление о нем. Нэд заявил мне, что отлично понимает, почему я уклоняюсь от близости с ним. Потому что няньке противна сама мысль о близких отношениях между мужчиной и женщиной, она ненавидит ее и всем своим существом восстает против нее. С присущей мне чрезмерной деликатностью — по отношению к другим, но не к нему — я не соглашусь быть ему женой, пока нянька в доме. Он уверен в этом и читает это по моим глазам.

— Но не прошло еще и пяти недель! — запротестовала я. Я не знала, как еще оградить себя от этих чудовищных обвинений.

Нэд казался чужим, внушающим страх человеком.

— Но это еще не все, — сказал он. — Ты сама прекрасно знаешь.

Заплакал ребенок.

— Пусть его. Он орет, чтобы привлечь внимание. Ты обязана выслушать меня до конца.

Но я прошла мимо него в маленькую детскую и закрыла за собой дверь.

— Хорошо же! — выкрикнул он мне вслед.

Я слышала, как он подошел к телефону и набрал номер. Он с кем-то недолго беседовал, но я не слышала о чем: мне был слышен лишь его смех.

Он вернулся к этому разговору только после ужина, когда нянька ушла кое-что постирать для ребенка.

— Поскольку я тебе не нужен, я не собираюсь сидеть дома, как привязанный. Я ухожу и вернусь поздно. Не жди меня.

Я не спросила, куда он идет. Я решила, что ему хочется выпить с Гаррисом или еще с кем-нибудь из друзей. Но в эту ночь Нэд не вернулся домой. Я просыпалась каждый час, зажигала свет и смотрела на часы. В шесть нянька, как обычно, принесла мне ребенка и спросила грубоватым голосом:

— Одна?

Я сказала, что мой муж уехал по делам на сутки.

— Неужели? Что ж, нам всегда лучше без них, со всеми их приездами, отъездами, настроениями, капризами. Я завидую, что у вас такой чудесный ребенок, миссис Скелтон, но как подумаю, что вам пришлось вытерпеть ради этого!

— О, это было не так уж страшно, — сказала я, думая, что она говорит о родах.

— Нет, я не об этом, — сказала нянька с какой-то сладострастной мрачностью. — Я имею в виду кое-что другое.

Она следила за тем, как я кормлю Марка.

— Меня не так-то просто провести, миссис Скелтон, и я настаиваю, чтобы вы поговорили с врачом относительно прикорма. Наш малыш не набирает в весе, как положено, и, по-моему, это потому, что вы слишком нервничаете. Правда, у вас есть все основания для этого.

Малыш вдруг бросил грудь и залился плачем. Между мной и нянькой произошла короткая, недостойная стычка, когда каждая из нас пыталась заставить ребенка взять грудь. Наконец нянька схватила его за круглую макушку и попыталась привинтить к соску, как привинчивают пробку к бутылке.

— В каком вы состоянии сегодня? Вы думаете, это полезно малышу? Вы должны быть совершенно спокойны, когда кормите, невозмутимы, как кочан капусты. А посмотрите на себя!

В течение часа мы безуспешно пытались что-либо сделать. В конце концов я совсем обессилела; голова у меня раскалывалась от боли.

Нянька унесла ребенка, чтобы взвесить, и, торжествуя, сообщила:

— Две унции! Вот и все, что он съел. Я покормлю его сама, бедного крошку, я не позволю, чтобы мой Пакетик голодал.

Я подумала, засыпая: как странно ни о ком не думать, ни о Марке, ни о Нэде.

Я проснулась с сознанием, что что-то случилось. Я тут же вспомнила беспокойную ночь, исчезновение Нэда, мучительные попытки накормить ребенка. Головная боль не прошла.

— У вас ужасный вид, — сказала нянька, подавая мне чай в постель. — Не знаю, поправитесь ли вы к концу той недели, когда кончается мой срок. Вам необходима постоянная нянька, вот что.

Я сказала, что нам это не по средствам.

— Все равно, даже если и не по средствам. Это совершенно необходимо, — сказала она, а затем добавила строго: — Оставайтесь-ка в постели сегодня все утро.

У нее было доброе сердце, и она догадалась, что я не знаю, где Нэд, и беспокоюсь о нем. Она старалась, как умела, утешить меня.

Я лежала в тихой спальне, следя, как оранжевые лучи зимнего солнца совершают свой путь по стене. С неба спустился полог прозрачного, как кисея, шафранового тумана. Был тихий, неприметный, словно застывший во времени, день. Впервые за весь год я попыталась писать стихи. Я написала шесть строк без рифмы, и, когда прочла их, они мне понравились. Но спустя полчаса они уже показались бездарной, неискренней писаниной. Однако я не смогла уничтожить их и спрятала в пустой ящичек для папирос, который стоял на моем ночном столике. В первые дни замужества я мечтала, что этот ящик будет всегда доверху наполнен папиросами, однако теперь он служил хранилищем для случайной запонки, приколок для волос и квитанций из прачечной.