Криминальный пасьянс - [4]

— Значит, разговора по-хорошему не получится! — подытожил Кох.

— По-хорошему не получится, а по-плохому с нами говорить не советую, — не скрывая неприязни, ответил младший из восьми авторитетов, которому при дележе досталась наименее экономически развитая часть острова, что заставляло его болезненно реагировать на любую, по его мнению, несправедливость. Кох понял, что в этой ситуации ему не удастся сохранить хорошую мину при игре не в его пользу.

Первым же рейсом Генрих Вольфович отбыл на материк. Перед тем, как войти в самолётное чрево, Генрих Вольфович обернулся, посмотрел на тяжёлые свинцово-серые облака, и нехорошо усмехнулся. Если бы эту усмешку видел кто-то из старых соратников Коха, он бы без карт Таро и гадания на кофейной гуще предсказал сахалинским «браткам» скорые и очень большие неприятности. Кох не желал крови, но его «опустили» прилюдно, и надо было срочно доказывать обратное. Обычно после таких неудавшихся переговоров, слово брал «товарищ Маузер».

В Петербург Генрих Вольфович вернулся в расстроенных чувствах. Над городом Петра Великого висели свинцово-серые тучи, очень напоминавшие облачность над Сахалином в день отлёта.

Генрих Вольфович посмотрел на серое небо и вновь нехорошо усмехнулся. Знающие люди сказали бы, что это означает окончательное принятие решения.

По приезду домой Кох вызвал к себе начальника службы безопасности.

— Надеюсь, что такое интервенция, тебе известно? — стараясь казаться равнодушным, спросил он у стоящего навытяжку Богдановича. Последний утвердительно кивнул и нетерпеливо переступил с ноги на ногу.

— В таком случае готовь отряд интервентов на Дальний восток, точнее, на Сахалин, — закончил Кох.

— Воевать на чужой территории? Это неразумно! Нас вычислят в первый же день и перестреляют, как куропаток.

— Богданович, я тебе за что деньги плачу? Организуй прикрытие, отвлекающий манёвр, легендирование отряда. Мне что, тебя учить элементарным вещам? Иди и работай! На разработку плана и подготовку к отъезду даю неделю. Мне нужен Сахалин целиком, и я его получу! — сорвался на крик Генрих Вольфович и ударил кулаком по столу. Потом немного успокоился, задумчиво покрутил на пальце перстень с изумительной красы чёрным камнем и добавил: — Чего бы мне это не стоило!

* * *

В середине сентября 1890 года к сумрачным берегам острова Сахалин, устало попыхивая чёрным дымом и посверкивая выкрашенными перед рейсом бортами, причалил пароход «Ермак». Вместе с редкими пассажирами и несколькими членами команды на берег сошёл господин в добротном сюртуке модного покроя. На носу у него посверкивало позолоченное пенсне на шёлковом шнурке, а на бледном лице чётко выделялась клиновидная ухоженная бородка.

Господин не спеша огляделся вокруг и направился по пыльной просёлочной дороге вглубь расположившегося на берегу моря посёлка. Посёлок был небольшой, но добротный, с новыми деревянными тротуарами и одноэтажными бревенчатыми домами. За невысокими но крепкими заборами виднелись крытые тёсом крыши и доносилось мычание коров.

Навстречу приезжему господину дробно постукивая каблучками сапожек по тротуару, шла молодая женщина — не горожанка, но одетая с претензией на моду.

— Скажи молодка, как называется ваше село? — спросил господин в пенсне поравнявшуюся с ним женщину.

— Владимировка, барин! — поклонившись, охотно ответила женщина и одарила приезжего улыбкой.

На противоположной стороне улицы, прижимаясь к забору, в лаптях и заношенном армяке шёл ссыльнопоселенец, который по старой каторжанской привычке при виде господ за сорок шагов сорвал с головы войлочную шапку и поклонился в пояс.

Вернувшись после прогулки на борт парохода и уединившись в каюте, господин в пенсне записал у себя в поминальнике: «Владимировка произвела на меня благоприятное впечатление: дома крепкие, добротные. Всего 46 хозяйств, в которых проживают 55 мужиков и 36 женщин. Во Владимировке около 100 голов молочного скота. Хорошие покосы».

Размышление прервал вахтенный матрос, который передал господину Чехову просьбу капитана пожаловать в кают-компанию к вечернему чаю. Антон Павлович машинально достал из жилетного кармана луковку часов, щёлкнул крышкой и, взглянув на циферблат, утвердительно кивнул головой. Пора было переодеваться к ужину.

А в это время на другой оконечности острова каторжанка Софья Блювштейн, известная как Сонька Золотая Ручка, через три дня после беседы с писателем Чеховым, решилась на безумный поступок — побег! Однако побег не удался: Соньку быстро поймали, вернули в острог и примерно наказали плетьми, но об этом ни Антону Павловичу, ни жителям Владимировки, ещё известно не было. Крестясь на подсвеченные лампадками образа, и поминая в молитвах господа, жители Владимировки отходили ко сну.

Ночь на Сахалине была тревожная, пропитанная запахом опия подпольных притонов, с тоскливым завыванием сторожевых собак, приглушёнными стонами, короткими, словно оборванными ударом разбойничьего ножа, криками, с появляющимися ниоткуда и растворяющимися в лунном свете таинственными силуэтами. Остров жил незримой для простого обывателя ночной жизнью.

А что Вы хотели, милейший, каторга — она и есть каторга!