Крикун кондуктор, не тише разносчик и гриф… - [19]

– А что нам встанет информация, что вы тоже есть? – спрашивала у телефончика Несравненная Прима. – Не с чьей попало губы, а басенки чудесной девушки, кто старается всем телом? Каждое слово – розаны, чистая монета. За которую принимает сказанное – мой контингент, самый доверчивый в обладателях сбережений! Готовый передумать и вложить свое кое-что – не в последние сборы, а в полное оздоровление и окончательное омоложение! Кстати… – обращалась Несравненная к своему телефончику. – Поможем вам определиться. Переговоры, ультиматум, угрозы, другие методы…

Дата сообщения: Сомнамбулы перемен, запаянные в двухэтажный стан на колесах, вояжеры в рдеющем даблдекере, вечные скитальцы или их двойники, или беглецы, проезжая из страны в страну, из земли в землю и оставляя досмотреть на потом, отсылали пикнику на обочине трибуны – могучее и широкозевное ур-р-ра-а!.. Возможно, иные путешествующие шли в атаку и тоже не смели остановиться.

Кочевники или праздные пилигримы, или завоеватели, охотники перемены мест, застрявшие в своем бордовом, напыщенном, театральном даблдекере, подвижники смещений, тасующие рельеф и передергивающие уголки природы, отсылали пикнику на трибуне – примитивное широкозевное ave или бис… Возможно, приветствовали новейшие переброски. Но скорее – салютовали бордовому двойнику, паладину Бордо и его подданным и предлагали – повториться, а может – удвоиться.

***

Ваш Преданный Друг, Подписанный на быстротекущее – или Подписавший таковое, восхищен приглашенными – к служению идеалам, к полуторачасовому их возвещению – на внутреннем огне, выстраданно, по-полковому раскатисто и объемно, и притом – небезвозмездно, а принять за службу поощрения, пусть и незнатные, но, несмотря на льготы, заколачивают и пилят – мимо! Упускают и рубрики, и рублики и никак не избудут привычку к уклонительству на рабочем месте, к кукишу, сверлящему мрак кармана – и интерес своего слагателя. К воздержанию – и от боевого дежурства, и от благоденствия, и от разгадки, что оно есть – и откуда капает?

Ваш Доброволец объявляет амнистию – не вовлеченным, извиняет больным простофилией – их ожесточенные и бессмысленные дикарства, ведь что бы ни плели и как ни вышагивали – мимо трапа и мимо лифта, все равно сплетаются – бандократия, сдача доктрин, стратегий и целых партий, в том числе шахматных и оперных… и не иссякнет топос угнетенных, ни продажные министры, меж тем и этим антинародным нюхающие кокаин, ни бесчестные боковые арбитры, ни насилие в зашторившейся афроглубинке… Смерть тиранам!

Но почему праведники панели, в едином лице – палачи и адвокаты… или жертвы и тех, и других – наливают полноструйные и пенные суеты, или разливистые и судоходные – не из королевских урн, а из плоских собственных плевательниц и горшков? Вернее, для чего саботажникам наполнять – русло грома? Если рвутся – объявить себя, зачем же – под шумок? На разверстых грохотах? На ревущих во многие транспорты магистралях и прочих воющих тварях? Заталкивая обратно в ближайших – их собственные тексты, впрочем, столь же порожние, как и присутствие, ибо половина рта – дым, а другая – прах. На выхлопе тысяч кресел, прочитавших: конец, finish, finita? Отчего – сразу все и одновременно? Или в этой долине быстролетной сени… в этой аллее птичьего помета асимметричен и асинхронен – каждый? Да вскричат, в таком случае, те лишенные воспарений, кто ощущает себя – сейчас и здесь. Миг слева и миг справа – не наши.

И вообще – кому и зачем вы рассказываете свою полинявшую, тупиковую жизнь? Не надежнее ли – умолчание и хранение – в злате? Вернее – почему не специальному комитету? Особой тройке, у которой еще больше внимания? Впрочем, мало ли в свете операций, в коих не прослеживаются ни резон, ни порода? Да не оступятся и не сорвутся, штурмуя крутые горы абсурда…

Жантильная и фитильная старушенция, сдувшаяся до грифа, до питающихся – вчерашним, чтоб не сказать – падалью и мертвечиной, непререкаемо заявляла:

– Между прочим, еще вчера на вашем месте стоял тот, кто слышал – сразу всех!

– Вы же нас услышали, – констатировала конфузная Клок. – А идущий с подслушанным… с краденым… с перехваченной вестью никогда не споткнется и пройдет все посты и все обстоятельства времени, места, риска, и свободы выбора и торговли…

– Кажется, именно вы, милейший, строите из нас – капеллы или сливаете в оперные хоры… а мы слышим – штучный экземпляр, – вставлял гражданин Максимилиан, гнутый по ущербу максималист. – Натурально, самый неподражаемый. Вопиющий в пустыне.

– Это вам угодно разводить додекафонию, а мы не слышим друг друга, – ехидно замечал разносчик. – Хоть убейте, не слышу никого, кроме себя.

– Да нарочно гонят свои резюме в общий гул, – лениво говорила Несравненная Прима. – Их кровь, и желчь, и квас – коллектив! Вниманию – обремененных своей индивидуальностью и необщими выражениями! – возглашала Прима. – Желающих стереть – случайные черты и другие навороты и заморочки! Кто надоел себе и всем – своей оригинальностью? Задрючил – неповторимостью и еще кучей стрихнина и готов покаяться? – и по почину проводника пилигримов, патрона странников и гуляк, возносящего в маяки – свой зонт, полагая – куда-нибудь завести доверчивых и впутать в лабиринты чужого города, Прима вздымала свой лавирующий между котом и хряком телефончик, своего дьяволенка, свинью химеру, переслоенную контрапунктами кошки, и объявляла голосом орхидей и лилий, примеряющих утренние алмазы росы, лучшие друзья орхидей и лилий, даже необработанные: – Уничтожаем отпечатки вашего присутствия. Выпариваем и выжигаем след… Покупаем персональные данные.