Крики в ночи - [23]

— Очень хорошо. Конечно.

Еще один звонок. Еще раз ожидание. Еще несколько часов, пока молодой франт в Париже не перезвонил мне.

Имена. Возраст. Адреса.

Я еще раз прошел через это для какого-то третьего секретаря, чей пресыщенный голос очень ясно давал понять, что все это он уже слышал раньше и не хотел, чтобы его беспокоили. «Исключенные ученики, пожилые женщины, наркоманы, студенты пропадают все время», — подразумевал его голос. Что для него значила еще парочка пропавших детей?

— Естественно, нам очень жаль. Я понимаю ваше беспокойство, мистер Фрилинг. Уверен, посол разделит его. Но французская полиция весьма компетентна. Можете на них положиться.

Я подумал, что он собирается предложить мне сотрудничать с Сименоном.

— Вы предупредили ближайших родственников?

— Это мое дело.

— Вы советовались со своим адвокатом?

— Да.

— Что он рекомендовал?

— Связаться с вами! — прокричал я.

— Хорошо. Прекрасно. Ну, мне очень жаль, что мы мало чем можем помочь. Держите нас в курсе, конечно же. Мой совет вам — немного поспать. Если позволите мне так сказать, вы совершенно разбиты, судя по вашему голосу.

— Разбит? Да я в полном изнеможении!

В изнеможении от него, от Симпсона, от Ле Брева, Клеррара, от Эммы, все больше и больше погружающейся в себя. Я пытался успокоить ее своей близостью, но она замкнулась в собственном горе.

— Почему вы пытались выйти на улицу посреди шторма?

— Послушайте, я уже говорил вам. Нам был нужен свет.

— Но ведь в гараже был рубильник?

Я все-таки заставлю его смутиться, в комнате для допроса или за чашкой кофе в его чистеньком офисе.

— Я не знал, что он там был. Мы только что приехали.

— Почему вы не поставили туда машину?

— Потому что мы устали, а в гараже лежали вещи, которые нужно было выносить. Столы, стулья. Газонокосилка.

— Ага. Значит, вы проснулись в темноте?

— Были гром и молния. И мне показалось, что я слышал крик.

Ле Брев все еще делал записи.

— Но не человеческий крик? Не одного из ваших детей?

— Сейчас я уже не уверен. Тогда я так не подумал. Казалось, что он шел снаружи, больше похоже на лису или попавшее в западню животное.

— Угу. Но ваша жена не проснулась. А вы проснулись. Разве это не странно?

— Нет. Эмма уже крепко спала.

— Понимаю. Спасибо на этом.

«Кретин», — подумал я. Дни и дни безнадежности.

На пятый день Клеррар сказал:

— Может быть, вам стоит поехать в Англию и ждать там? Это лучший совет, который я могу дать. Мы свяжемся с вами, как только у нас появится что-то новое…

Но я не мог уехать, даже если бы Боб Доркас попросил меня об этом. Работа умерла для меня. Никакой работы, только настоящее имело значение. Я покачал головой:

— Я останусь здесь, дружок, пока не выплывут какие-нибудь новости.

Он тяжело вздохнул:

— Это может занять довольно много времени.

— Хорошо. Я подожду. У нас дом арендован на две недели. Я буду здесь столько, сколько потребуется.

— Но вы же должны вернуться на работу?..

— Все, что мне нужно, — это найти их.

При этих словах его болезненное лицо нахмурилось.

— Может быть, это будет невозможно.

— Кто-нибудь что-нибудь все же найдет.

— Вы говорите так, будто их нет в живых. Почему вы так считаете?

Я не мог ответить. Никто из нас не готов к этому. Никогда.

Клеррар пожал плечами:

— Рано или поздно в стране размером с Францию… В прошлом году около Альби нашли путешественницу. Австралийскую девушку. Изнасилована и убита. Мы до сих пор не знаем, кто…

— И двое детей, — добавил я.

Он нахмурился, озадаченный. Сидя за пластиковым столом, он положил руки на стол и играл с линейкой из плексигласа. У Клеррара был вид адвоката, домашнего доктора. Сострадательный мужчина, рубашка с короткими рукавами, печальные припухшие глаза.

— Не понимаю вас, — промолвил он.

Я рассказал ему про маленькую экскурсию в лес, к заросшей поляне, которую мне устроил Ле Брев.

— Это случилось очень давно. Еще до меня, — заметил он.

— Но не так давно для старшего инспектора. Он вспомнил сразу.

— A-а. У него долгая память. Он родился в этих краях.

— Ле Брев родился здесь?

Клеррар улыбнулся:

— Его отец, говорят, из Сенегала. А мать из Тулузы.

Мне стало любопытно, а Клеррар, казалось, был не прочь поговорить.

— Неужели Ле Брев работает в местной жандармерии вот уже почти сорок лет?

— Думаю, что так, — подтвердил он. — Он сейчас главный здесь. Вы должны доверять ему. Очень хороший детектив. И знает местность как свои пять пальцев.

Но как я могу доверять человеку, который не сделал ничего, кроме попыток поставить меня под подозрение? Который начал с того, что попытался запугать меня этим жутким происшествием в лесу? Если это была действительно подлинная история, а не выстрел наугад?

Клеррар положил линейку.

— У старшего инспектора блестящий послужной список. Очень мало нераскрытых преступлений за все эти годы. Немногие регионы могут похвастать этим. Вы должны дать ему шанс.

Он, казалось, взывал к полупонятным правилам честной игры, к моей совести британца. Не думаю ли я, что французская полиция несколько менее компетентна только потому, что их полицейские — они просто другие? И доверяю ли я полицейским вообще? Я читал этот невысказанный вопрос в его глазах.

В итоге я осознал, что они не могут мне помочь. Ни один из них. По-настоящему. Конечно же, они предпримут все действия, проверят все слухи, продержат контрольные пункты еще несколько дней. Поместят заметку в газете, чтобы посмотреть, не всплывет ли что-нибудь, но в конце концов останется пустота, еще одна неразгаданная тайна. Я прочел все это на его лице и почувствовал боль, физическую боль, будто меня сейчас вырвет. Но я встал, выпрямившись, несмотря на острую, как нож, резь во всем теле.