Крик в ночи. Восстание в Варшавском гетто и стихи Владислава Шленгеля - [2]
Шрифт
Интервал
Распускаясь кровавым цветом
С Низкой, с Милой и Мурановской
Наши ружья сыплют огнем.
Это наша весна! Наша контратака!
Запах битвы глубже вдохнем!
Партизанские наши леса —
Подворотни Дикой, Островской.
На груди номерки висят
Как медали войны еврейской.
И четыре багровых буквы
пышут, давят тараном: БУНТ
………………………………………
………………………………………
А на брусчатке, в грязи и в крови,
Валяется пачка —
«Juno sind rund».
Станция Треблинки
Дорога Тлущ — Варшава
С Варшау-Ост ведет.
А ты выходишь раньше,
Потом идешь вперед.
Путь занимает пять часов
И сорок пять минут.
Другие в том пути всю жизнь
До смерти проведут.
А станция-то маленькая,
Вверху дрожат хвоинки,
Доска обычная висит
С названием «Треблинки».
Носильщика не видно,
Здесь даже кассы нету.
За миллион не купишь
Обратного билета.
Никто не ждет на станции,
Никто платком не машет.
Лишь тишина встречает здесь,
Людей не слышно даже.
Молчат вокзальные столбы,
Не шелестят хвоинки,
И надпись черная молчит
На станции Треблинки.
И призывает только
Истершаяся фраза
С рекламного плаката:
«Готовь еду на газе!»
Пришло время!
Пришло время! Пришло!
Ты долго пугал нас расплаты часом,
Но с нас покаянных молитв довольно,
Теперь пред судом ты предстанешь нашим
И будешь молча ждать приговора.
Мы сердце твое забьем как каменьями,
Огромными, страшными обвиненьями.
Отточены, как топоры и шашки,
Они взмоют ввысь Вавилонской башней.
А в небе ты, преступник великий,
Окутанный жуткой межзвездной тишью,
Все наши жалобы ты услышишь,
Есть у твоего народа улики.
Никаких долгов! Никаких долгов!
И неважно, что ты нас во тьме веков
Из Египта вывел на землю нашу,
Но теперь все иначе! Да, все иначе!
Вовеки тебе не простим обиду —
За то, что нас в руки подонкам выдал,
За то, что целые тысячелетья
Мы были тебе как верные дети,
Валясь с твоим именем вместо стона
На мрамор амфитеатров Нерона,
Терпя всю древность и средневековье
Лишь брань, побои, кресты и колья.
Ты сдал нас на милость орды казачьей,
Завет твой священный в прах растерзавшей.
Агония гетто, виселиц тени,
Погромы, пытки и униженья,
Расправы в Треблинке и жизнь под ярмом,
Но мы вернем тебе долг! Вернем!
— Ты тоже от гибели не спасешься!
Когда мы на площадь тебя притянем,
Стодолларовой монетой солнца
Подкупить не сможешь охрану,
И когда палач, грохоча и тужась,
Тебя в душегубку силком загонит,
Закроет в герметичном пространстве —
Пусть жаркий пар тебя душит, душит,
Ты будешь кричать, на стены бросаться
А после всех пыток тебя прикончат.
Но, прежде чем в яму столкнуть свирепо,
Золотые звезды вырвут из пасти.
А после сожгут.
И ты станешь пеплом.
Паспорта
Эх, мне бы паспорт Уругвая,
Ведь до чего прекрасный край!
Как хорошо быть гражданином
Страны, чье имя Уругвай…
Эх, мне бы паспорт Парагвая,
Богат и волен этот край.
Как хорошо быть гражданином
Страны, чье имя Парагвай…
Эх, мне бы паспорт Коста-Рики,
Смарагд небес и вечный май…
Как сладостно бывает вспомнить
Коста-риканский милый край!
Эх, мне бы боливийский паспорт.
Душистых сосен дивный край…
Прошу, Боливия, гражданство,
Как двум моим знакомым, дай!
Эх, мне бы паспорт Гондураса
(То не страна — восточный рай!)
Приятно иногда признаться:
Мол, Гондурас — родной мой край.
Боливия, ну дай мне паспорт!
И Гондурас, и Парагвай.
Чтоб мог я преспокойно жить в Варшаве,
Ведь это самый дивный край!
Двое под снегом
Снег напористый, колкий, лютый
Шерстью ворот мне оторочил,
На пустой мостовой столкнулись —
Он — солдат, я — еврей-рабочий.
Я бездомный и ты бездомный,
Время камнем бьет наши жизни,
Страшно, сколько нас разделяет,
Только снег этой ночью сблизил…
Вот ты мне преградил дорогу,
Хоть и сам себе не хозяин.
Кто из нас другого неволит?
Кто-то третий нас держит явно.
Твой мундир прекрасен, не спорю.
Мне с тобой никак не сровняться,
Впрочем, снег нас объединяет,
Я — еврей, ты — солдат прекрасный.
Снег окутывает обоих
Белизной своей безмятежной.
Сквозь нее в полумраке видно,
Как рассвет вдалеке забрезжил.
Слушай, что нам с тобой здесь делать?
Для чего? Кому это нужно?
Снег валит, расстанемся, друг мой,
По домам разойдемся… Ну же…
Первое апреля
Ой потеха, господа!
Я давлюсь от смеха, господа!
Вы послушайте, что случилось:
Мне газету сунули утром.
А сегодня Прима Априлис —
Время шуток… Готов я к шуткам!
И статьи безумием брызжут,
Заголовки чушью блистают,
Но сегодня все эти шутки
Совершенно не удивляют!
Дуче с фюрером, порвав соглашенье,
Всему миру принесут утешенье,
Больные просят сделать им больно,
Солдаты в плен идут добровольно,
Народы захватчикам покоряются
И карта Европы снова меняется.
Вновь земля под ногами еврея дрожит:
Он едва здесь обжился и — прочь бежит.
От стальных пилюль из города Эссен
У немцев нет ничего zu essen.
Людских законов можно не слушаться,
Рубежи горят и заставы рушатся…
Я весь этот бред прочитал спокойно.
Ведь праздник! Гневаться недостойно!
Но вдруг… огорчился страшно я:
Газета была вчерашняя!
Я видел сегодня Януша Корчака…
10 августа 1942
Я видел сегодня Януша Корчака,
Его с детьми последнее шествие,
Они шли как на прогулку в субботу
И выглядели торжественно.
Дети в святочных фартучках,
Пока еще чистеньких, не рваных,
Детдомовцы шли рядами по городу
Мимо людей, сидящих в капканах.
Город с перепуганным лицом
Был набит нагими и сирыми…
Дома глядели пустыми окнами,